— За глупые вопросы! Двадцать отжиманий! Как понял?
— Так точно! — гаркнул я.
Служба в войсках научила меня тому, что не следует задавать лишних вопросов. Нельзя даже сомневаться в решениях главнокомандующего, иначе его армия будет слабо мотивирована. Уже после окончания боевых действий можно всё взвесить и рационально выделить ошибки, но пока идут действия — только беспрекословное подчинение. Чтобы не пропадала мотивация. Нет, я думал, что в академии может быть иначе, но… Я ошибался. Обо всём этом я уже размышлял в процессе имитации полового акта.
Преподавательница терпеливо ждала, пока я закончу отжимания. После этого она кивнула своим помощникам. Курсанты из третьего курса тут же заняли позиции вокруг нас. Так пастушьи собаки породы акбаш окружают стадо и внимательно следят за тем, чтобы ни одна глумная овца не отправилась в лес на съедение волкам.
С невозмутимым лицом Одзава Юмако вытащила из сумки кричащую курицу. Нет, не живую, резиновую. Да вы, уважаемые читатели портала Автор Тудей, не раз видели подобные — желтое вытянутое тело, красный гребешок и такие же лапки, выпученные глупые глаза и распахнутый клюв. Даже при одном взгляде на это тощее создание трудно удержаться от смеха, а уж пищащий звук, который появляется при нажатии…
Госпожа Юмако пошла по рядам. Она шла неторопливо, в одной руке сжимая курицу, а другой похлопывая себя по бедру. Мы выпрямились и уставились в одну точку перед собой, пародируя деревья.
Внезапно, госпожа Юмако остановилась возле Джиро и сунула ему в лицо курицу. Он невольно отшатнулся. Госпожа Юмако хлопнула его по плечу. Джиро вздохнул и принял упор лежа.
Госпожа Юмако отправилась дальше. Она шла, всматриваясь в лица стоящих перед ней курсантов. Вот она остановилась возле Шакко и поднесла к её лицу курицу. Нажала и над поляной понеслось истошно-истеричное:
— Иа-а-а-а-а!!!
Трое не смогли держать улыбок и этих троих госпожа Юмако ударила по плечам. Они тут же упали и начали отжиматься. Шакко же держалась молодцом — ни один мускул не дернулся на её лице. Даже когда Юмако снова вернулась и два раза произвела свою провокацию, кицунэ всё также безучастным взглядом продолжала смотреть перед собой.
Преподавательница одобрительно хмыкнула и пошла дальше. Она могла вернуться и выставить курицу из-за плеча. На подобное неожиданное появление среагировала Кацуми, которая прыснула и тут же упала на ладошки, чтобы отработать наказание.
Вот Малыш даже глазом не моргнул — застыл соляным столбом и, сколько бы возле него не танцевала госпожа Юмако, не подал ни одного сигнала.
Я тоже выдержал. Это было непросто для неподготовленного человека, но за моими плечами выдержка множества засад, в которых я должен был лежать часами и не шевелиться, чтобы не выдать своего местоположения.
Больше половины из первого курса отжалось за первые двадцать минут. Даже Минори и Татсуи не избежали этой участи. Вот Хидики выдержал. Правда, под конец он всё-таки прыснул, но я видел краем глаза, что он сделал это специально — чтобы не выбиваться из ряда своих отжавшихся друзей.
Это упражнение продолжалось целую пару. Полтора часа на свежем воздухе вместо кабинетов — чем не развлечение? Вот только надо было держать серьезную моську, чтобы не нарваться на наказание. После третьего раза Кацуми перестала реагировать на возникающую перед лицом голову курицы. Она успокоилась и невозмутимо смотрела перед собой.
В конце занятия улыбалось уже меньше половины. Остальные стояли с каменными рожами, думая о чем угодно, но только не о том, чтобы улыбнуться на провокацию.
— Что же, я ожидала лучшего, — процедила Одзава Юмако, когда решила, что с нас довольно издевательств. — Не скажу, что удивлена, но точно разочарована. Я собираюсь добиваться от вас полной невозмутимости. Только холодный разум способен принять верное решение. На этом всё. Все свободны.
Мы разбрелись на время перемены. Ко мне подскочила Кацуми:
— Привет! Неплохо держался, а вот я сразу не смогла...
— Это долгие и упорные тренировки с... каменным садом сэнсэя Норобу, — ухмыльнулся в ответ.
— Приходи сегодня вечером в гости? — потерлась щекой о плечо Кацуми.
— Вечером? — переспросил я задумчиво. — А во сколько?
— Лучше всего к шести часам. Как раз отец вернется из офиса, а мама приготовит ужин.
— К шести, — почесал я головоу. — Ну что же, можно и к шести. Обязательно буду.
— Отлично! Тогда сейчас скину маме смску, чтобы послала слуг на рынок. Кстати, я хочу приготовить особое блюдо, которое тебе должно понравиться.
— Надеюсь, что не рыбу фугу? — пошутил я.
— Ой, а как ты догадался? — удивленно распахнула глаза Кацуми, а потом рассмеялась. — Да не бледней ты, не бледней. Я пошутила. Нет, это будет не рыба фугу. Я нашла рецепт из далекой России, поэтому тебя будут ждать небольшие кусочки мяса, завернутые в тесто называемые почему-то «хлебные ушки». Похожие на гедза, только не жареные, а вареные.
Я невольно почувствовал, как мои губы растягиваются в улыбке. Неужели меня будут угощать пельменями? Во времена холостяцкой жизни я не одну сотню пакетов заточил, так что могу с большой уверенностью сказать, что знаю о пельменях почти всё.
А также знаю, что ничто так не сближает членов семьи, как лепка пельменей за одним общим столом. Возможно, вы застали то время, когда собирались все вместе и, ряд за рядом, выкладывали белые снаряды еды на противень, застеленный газеткой. Чтобы потом противни выставить на балкон, потому что в морозилке не хватает места.
И во время лепки работа сообща и разговоры обо всём на свете были тем самым моментом единения, который потом в пух и прах разрывали между собой телевизор, ноутбук, телефон… Но пока пельмени лепились — семья была вместе. Семья была заодно.
У меня было всего пару таких моментов в прошлой жизни, когда случалось попадать на лепку. И я был счастлив находиться в кругу друзей, которые меня позвали просто лепить пельмени. Это был какой-то особый ритуал, неторопливое самопознание и соединение родственных душ.
И обязательно был пельмень, в который бухалась ложка красного перца. На счастье! Тот, кому попадался этот пельмень, мог считаться самым счастливым и всё у него должно было сбыться. И вот это ожидание огненного «сюрприза» вносило своеобразную пикантность в откусывание каждого нового пельменя.
А вдруг это он? Вдруг госпожа Удача не обошла меня стороной?
— Кацуми-тян, а можно мне присутствовать при готовке? Обожаю всё необычное и новое, — сказал я. — Я обещаю ничего не испортить. По крайней мере, могу мясо порезать. И зелень покрошить.
Эх, давно я не ел пельешек. Но если не смогу участвовать в приготовлении, то тогда вряд ли пельмени будут приготовлены правильно. Вряд ли японская душа сможет проникнуть во все тонкости готовки этого чудесного блюда…
— Не дело мужчине на кухне болтаться, — нахмурилась Кацуми.
— Да? Тогда ладно. Тогда болтаться не буду. Зафиксируюсь в одном положении, после чего буду раздувать щеки и важно показывать мизинцем на ингредиенты. Но если ты, Кацуми-тян, боишься, что мужчина приготовит эти… «тюленьи ушки»? — я намеренно исказил название пельменей.
— Хлебные ушки, — с улыбкой поправила меня Кацуми.
— Вот-вот, эти самые ушки. Неужели испугаешься, что тот, кого ты бьешь на песке арены, побьет тебя на исконно женской территории?
Да, я поиграл на струнах женской гордости. Тем более, на струнках гордости аристократа, а от этой игры звук в два раза громче.
— Ты нарываешься на спор? — подняла бровь Кацуми.
— А это очень плохо?
— Это будет очередным позорным моментом в жизни одного белобрысого хинина, — улыбнулась Кацуми.
— Да ладно, у меня в сети этих моментов столько, что даже не передать, — отмахнулся я в ответ.
— Кстати, почему ты не отвечаешь на провокации? Почему не делаешь такие же фейки?
— Потому что я не хочу быть таким же, как они.
— Но это же натуральная война. И с каждым разом всё хуже и хуже. Скоро может дойти до того, что тебя обвинять в противоестественной страсти к животным. Натуральная информационная война.