Ну, обиделась и обиделась. Грустить по этому поводу я не собирался.
И вот Лиза появилась снова. Да еще и сумела каким-то образом отыскать место, где я поселился.
— Она приехала на извозчике, — сказал Умник. — Ходила вдоль ограды и заглядывала в сад. А потом постучала в калитку, но Прохор ее не пустил.
— Прохор, ко мне приходила девушка? — спросил я старого слугу.
— Была тут одна, — проворчал Прохор. — Тебя спрашивала. Важное дело, говорит!
— А ты что? — улыбнулся я.
— А я ее прогнал, — заявил Прохор. — Знаю я эти важные дела!
И он презрительно сплюнул на песок дорожки.
— Ты идешь, или нет? Сам напросился на чай, а теперь о ерунде спрашиваешь. Луке Ивановичу спать давно пора, а он не ложится.
— Сейчас, — кивнул я. — Возьми пирожные!
— Беранже, — проворчал Прохор, принимая у меня картонку. — Дорогущие!
Отставной гвардеец умудрился изобразить тоном такую смесь одобрения и осуждения, что я уважительно хмыкнул.
— Держи, Потап! — я протянул медвежонку баранью ногу. — Приятного аппетита!
— Это что, сырое мясо? — заволновался Умник. — Как настоящему хищнику? Спасибо, Никита!
Медвежонок довольно заворчал, схватил ногу и скрылся в темноте сада.
Я пошел за ним.
— Ты куда? — окликнул меня Прохор.
— Сейчас, — не оборачиваясь, ответил я. — Хочу показать твоему барину одну любопытную штуку.
Ледяной куб с мертвой змеей внутри так и лежал в шкафу. Холод обжег ладони, высасывая магическую энергию. Змея с ненавистью смотрела на меня пылающими рубинами глаз.
— Мерзкая штука! — прошамкал Живчик.
Я был с ним полностью согласен. Неприятная тварь — куда хуже любого демона.
Я завернул ледяной куб в покрывало, которое сдернул с кровати, и, шурша усыпавшими дорожку листьями, вернулся к особняку.
Прохор нетерпеливо переминался на пороге.
— Долго тебя ждать?
— Давай, показывай дорогу, — усмехнулся я.
Вслед за слугой я поднялся на второй этаж по темной скрипучей лестнице. Она привела нас в огромный, утонувший во мраке зал. Хозяева отчаянно экономили даже на освещении, к тому же, темнота позволяла скрывать бедность — съеденную молью ткань тяжелых штор, выцветшие от времени обои, трещины и пятна сырости на великолепных лепных потолках.
Вдоль стен едва угадывались очертания мебели — когда-то это был зал для торжественных приемов.
Умирающий особняк резко контрастировал с сияющей ночными огнями Столицей.
Я вспомнил высокие окна Императорского дворца и беззаботно танцевавшие в них черные тени.
С еле слышным скрипом отворилась высокая дверь. На вытертый паркет упала полоска слабого света.
Прохор пропустил меня вперед, и я оказался в небольшой столовой.
Первое, что привлекло мое внимание — лампа. С высокого потолка спускалась витая бронзовая цепь — тонкая, но прочная. На ней висел шар из тонкого стекла, который бережно поддерживали отлитые из бронзы дубовые ветви. Внутри шара вращались два элементаля — багрово-оранжевый элементаль Огня и ослепительно-белый элементаль Молнии.
Лампа то мягко вспыхивала дневным светом, то бросала на старинную мебель закатные блики — в зависимости от того, какой элементаль светился ярче.
Бесконечная череда переливов света завораживала.
— Это вы сделали? — спросил я сидевшего за столом хозяина, имея в виду лампу.
Артефакт настолько меня поразил, что я забыл о вежливости.
— Да, — ответил старый граф.
Он утопал в удобном глубоком кресле. Блики света падали на его лицо, освещая впалые щеки и отражаясь в глубине внимательных серых глаз.
Ноги графа были заботливо укутаны теплым клетчатым пледом.
Вознесенский был очень стар — старше Прохора. В нем чувствовались одновременно и уверенная сила опытного талантливого мага, и хрупкость, присущая старикам.
Внутренняя сила артефактора и его возраст боролись друг с другом, и возраст постепенно побеждал. Но еще не победил окончательно.
Я некстати подумал, что Вознесенский моложе меня.
— Присаживайтесь, Никита Васильевич, — пригласил граф. — Прохор рассказал мне о вас. Меня зовут Лука Иванович Вознесенский. Очень рад познакомиться.
— Здравствуйте, Лука Иванович, — кивнул я и присел на тяжелый стул.
— Спасибо, — усмехнулся Вознесенский. — Вот здоровье-то в последнее время и подводит.
— Ничего не подводит, — буркнул Прохор, стоя наготове рядом с хозяином. — Налить вам чаю, Лука Иванович?
— Налей, — кивнул артефактор. — И гостю тоже.
Прохор осторожно разлил крепкий горячий чай в чашки из тонкого китайского фарфора. Украшенные синим узором стенки чашек просвечивали насквозь — настолько тонким и хрупким был материал.