— Ваши документы, — недоразвитое создание приподнялось в будке своей и протянуло паспорт и использованные билеты. — Спасибо за то, что используете…
Я вырвал у него из рук паспорт. Билеты использованные за каким мне Бастардом?
Прошел сквозь арку, где просвечивали на предмет опасных вещей и где проверяли соответствие человека и его энергетических потоков. Широким шагом направился к багажной ленте. Сумку сразу обнаружил и закинул на плечо.
На выход прошел сквозь раздражавший муравейник людей, пихнул кого-то нечаянно плечом. Не хотел, но извиняться не умею и мне некогда.
Вышел на улицу, время восемь — солнце начало садиться, но лучи его еще раздражали глаза. Пошел мимо здания аэропорта по обочине, к припаркованным на дороге автомобилям. Прислонил телефон к уху и набрал номер:
— Где она!? — сквозь плотно сжатые зубы спросил, сдерживая этот черный туман в башке, он под контроль брал собственное тело.
— Извините, но пока, что мы не в состоянии дать вам ответ на…
Я резко перебил:
— Не утруждайся, сука, в подборе слов. Я знаю, ты двух слов не способен грамотно связать. Где МОЯ Невеста?
Молчание на столь простой вопрос. Я чувствовал, как собственный жар сжигал кожу, грудь, ноги, а гребаное солнце еще сильнее плавило. Не видел перед собой, ничего кроме этого тумана перед глазами. Едва не пропустил Польски, он махал приветственно ладонью, стоял возле машины и курил в солнцезащитных очках.
Я остановился с сумкой возле его машины в ожидании того, как Санек, наконец, откроет багажник. Долго ждать!?
Пёс на другом конце связи не торопился отвечать. Молчание не способствовало рассеиванию черного тумана в башке. Поэтому я сорвался:
— Я тебе кровоток с мочевым каналом перевяжу. У тебя, сука по венам вместо крови моча будет циркулировать, а ссать кровью заставлю! Ты меня понял, Урод! НАЙТИ! У тебя час, чтобы привести ее домой и каждую секунду расписать, где она была и с кем и что делала. ЯСНО!? Иначе ты никогда больше не будешь человеком!
Вырубил телефон и сумку закинул в предложенное багажное место, Санек хоть и держал дверь сверху, готовясь захлопнуть, но после моих слов не спешил закрывать, а на меня смотрел. Я сам схватился за дверцу сверху и шандарахнул ею со всей злобой, что черная бежала по венам, смешанная с кровью и ускоряющая сердцебиение.
W
А на утро я встала и поняла, что попала. Горло будто гвоздями процарапали внутри, очень неприятное ощущение. Ни пить, ни есть не охота было. И сопли! Я года три уже не болела. Ну за что? За что? Это всё Хаски. Я знаю. Это он виноват! Он, наверное, материл меня, ведь я телефон выключила, чтобы он не дозвонился.
Запаслась в аптеке необходимыми лекарствами, главное было нос пробить, а то закладывало. Жизнь кончена, ненавижу болеть и главное не кому поухаживать, я бедная и несчастная.
X
— Че с тобой? — спросил заинтересованно Польски, а потом раздражающе улыбнулся ярко, твою мать. — Анечка не прислала пожелание спокойной ночи или наоборот не сказала доброе утро!
Я не отвечал, смотрел очень внимательно на объект перед собой и вычислял, сколько потрачу сил, чтобы переломать ему хребет и стоило оно того или нет. Санек перестал улыбаться и продолжил:
— Понял. Поехали.
Мы молча уселись в его машину, я с трудом на пассажирское сидение, здесь карлики разъезжали что ли. До максимума отъехал на кресле, ноги свободно протянув.
Польски пока завел машину, пока начал движение. Я врубил кондиционер на максимум, ветер завыл в ушах настойчиво, наконец-то прохлада столь ожидаемая ударила в лицо.
Прикрыл глаза.
— Так что с тобой? — расслышал сквозь тьму перед собой, сквозь смеженные веки и черный туман в теле.
— Еще сука никого длительное воздержание не делало добрым, — открыл глаза, когда Польски смехом подстегнул туман в башке, тот кажется стал еще плотнее и объемнее.
— Она тебя на голодном пайке держит!? А ты-то чего!? Терпишь? — ржать, как конь, он перестал, но голос был до не возможности ехидным. — Хватит заморачиваться, реши свои проблемы, тем более, если они ТАК на тебе сказываются, — опять усмехнулся гаденыш. Я заметил, как его губы дрогнули с правой стороны лица.
— За каким бастардом мне жевать траву, я тебе козел что ли? Когда я могу сожрать свой кусок мяса, только для этого мне надо ТЕРПЕТЬ! — последнее слово выплюнул сквозь рык. Я не знаю, что такое «терпеть»! Не знал, по крайней мере.
— ООО! Как запущенно! — перестал лыбиться Санек. Когда уже солнце сядет за горизонт, слепило глаза, рукой заслонил неприятный свет.
— Что ей надо? — рукой долбанул по дверце машины, даже в мякоть кулака отдавалась боль после удара. — Что ей бастард раздери надо еще!? — ладонь оставил на поверхности, рукой убрал волосы с лица, которые лишние мешались.
— Деньги есть, власть, — стал загибать пальцы по очереди. — Член есть, на технические и эксплуатационные характеристики ни одна девушка еще не жаловалась, — спросил у плеча Польски. — Морда нормальная тоже никто не жаловался. Что ей надо? — еще раз саданул ладонью по двери.
Внутри кипел котел эмоций и обжигал тело. Потом я локоть поставил на многострадальную дверцу и ладонь под щеку, а голос успокоил:
— Я много прошу от нее? Жить и спать со мной? Это очень много!? — задал у плеча Польски вопрос.
К неожиданности Санек решил ответить:
— А я тебе говорил, что ты в дерьме и я задолбался об этом говорить тебе уже пол года.
Это что это мы такие борзые? Он не заметил, я на грани?
Два пальца левой руки выставил вперед, остальные сжал, чтобы не мешались и направил в висок Польски. Невзирая на предупреждение, Санек продолжил говорить со мной плохим тоном:
— Это сейчас ты ничего не требуешь больше… — обращался он к зеркалу заднего вида, но рассказывал мне и моим пальцам, готовящимся к удару. Мог вскипятить ему кровь в венах, если бы не понравился ответ.
— Твоя маниакальная любовь тебя сломает, мой друг! — выдал он с улыбкой, на секунду повернувшись ко мне. У меня пальцы дрогнули, готовые выпустить огонь кое-кому в мозг. Но Польски сегодня бесстрашный:
— Ане не страшно, она такое вытерпела от тебя, что не каждая вытерпит и продолжает улыбаться и гордо поднимать голову. Ее ничто уже не сломает… а вот ты, другой мой, — Польски посмотрел на меня очень плохо. Не понравился его вдумчивый, предостерегавший взгляд. Потом он снова вернулся к вождению автомобиля и разговору:
— А тебя твоя любовь сломает… — фыркнул насмешливо «друг» — будущий труп.
Я нажал пальцами на его висок сильнее, заставив голову того наклониться влево.
— Ты сам себя уничтожишь, будешь изводить и себя, и ее, совершать глупые поступки и делать обоим больно, желая ее, — выплевывал пренебрежительно слова Польски. — Но она никогда не ответит тебе взаимностью, не сможет простить, ты и сам это прекрасно знаешь. Будешь из кожи вон лезть, давить на нее, пытаясь разбудить в ней любовь, а она не ответит. Тебя уже уничтожает ее НЕ любовь…
Но, смирись, простить она никогда тебя не сможет и ты сам знаешь почему, по этой причине не говоришь с ней о прошлом, старательно избегаешь темы, надеясь, что тема уйдет, но это не возможно. Ананина будет стоять между вами! — усмехнулся Польски лобовому стеклу или плотному потоку автомобилей перед нами. — И ты не поднимаешь эту тему с Аней, не просишь прощения и не надеешься на него, потому что твой главный судья — ты сам «не способен найти оправдания своим действиям», что уж говорить о ее прощении… Вау…Вау… я уже минут пять жду, когда собственные мозги окрасят салон моего автомобиля.
Голос Польски стал веселым, как обычно, а я убрал пальцы от его виска и озвучил холодно:
— Пушка в сумке, а сумка в багажнике…я придумаю тебе более изощренную смерть, — чуть подумав продолжил. — Пробей, где она, мелкая поганка сбежала вчера, — приказал коротко.
— Диман…хватит мне работенку подкидывать. Честное слово, думаешь моим спецам заняться нечем, как только девчонку разыскива..
Я перевел очень внимательный взгляд на него. В моих глазах не полыхал огонь? Потому что тело горело пламенем.