25. Есть еще одна великая сила практического использования стиля, которая, должно быть, была мастерами изобразительного искусства первобытного общества более или менее ясно осознана. Стиль искажает реальность. Но в этом искажении — самое главное орудие искусства, поскольку, пользуясь им, художник получает возможность выразить свои собственные или коллективные чувства и чаяния. Многогрудые богини плодородия — конечно же, не результат творческой неудачи при создании реалистического изображения, но результат перевода с языка чувств на язык зрительных образов. В языке параллелью может служить развитие метафоры и вообще всего того, что выходит за жесткие рамки коммуникации как таковой. В музыке параллель — это развитие всех тех элементов, которые не могут считаться строго необходимыми в качестве аккомпанемента танцу, — всё, что не барабан и не удары в ладоши.
26. Две первые цели, репрезентативная и отражающая эмоциональное восприятие внешнего, оставались ведущими по крайней мере вплоть до Возрождения; третья цель, отражающая внутренний мир чувств, выдвинулась на первый план только в течение последнего столетия или близко к тому. Главных причин тут две. Первая заключается в том, что с развитием более совершенных, чем искусство, средств точной репрезентации чисто дескриптивное реалистичное искусство оказалось по большому счету не у дел. Фотокамера, магнитофон, разработка технических вокабуляров и научных методов лингвистического исследования — всё это приводит к тому, что откровенно репрезентативное искусство выглядит немощным и примитивным. И если мы еще не всегда отдаем себе в этом отчет, то, вероятно, только потому, что исторически репрезентативное искусство обладает для нас высокой ценностью, и мы до сих пор не избавились от привычки им пользоваться, хотя и располагаем теперь гораздо более совершенными средствами.
27. Так, например, если мы действительно хотим отдать дань уважения какому-то выдающемуся человеку, то, несомненно, предпочтем запечатлеть его на фотографии или на кинопленке или опубликовать подборку лингвистических исследований, раскрывающих его незаурядный вклад, — все что угодно, только не его портрет кисти некоего «академического» поденщика. Никто даже и не ждет от таких портретов каких-то глубоких биографических или художественных прозрений; они просто-напросто укладываются в русло традиционной социальной условности, предписывающей, каким именно образом следует почтить выдающуюся личность.
28. Вторая причина выдвижения на первый план искусства, сосредоточенного на внутреннем мире чувств, вытекает из возросшего значения «я» в существовании каждого из нас в условиях, активно работающих на немо, о чем упоминалось выше. Не случайно романтизм, влияние которого до сих пор ощущается очень заметно, явился следствием индустриальной революции, с ее ориентацией на машину; так и многие наши современные проблемы искусства произрастают из аналогичной враждебной полярности.
29. В результате главным мерилом художественной ценности оказалась в наши дни стилизация. Никогда еще значение содержания не было так ничтожно мало; и всю историю искусств начиная с Возрождения (последний период, когда содержанию отводился хотя бы равный статус) можно расценивать как постепенную, но теперь уже почти абсолютную победу средств выражения над тем, что выражению подлежит.
30. Один из характерных симптомов этой победы — отношение художника к своей подписи на произведении. Привычка подписывать свои произведения начала входить в обиход еще у древних греков, и, как не трудно догадаться, наибольшее распространение она до сих пор имеет в самом рассудочном из искусств — литературе. Однако уже в эпоху Возрождения многие художники не чувствовали большой нужды ставить свою подпись; и даже сегодня существует традиция анонимности в таких прикладных искусствах, как изготовление художественного фарфора или мебели, то есть там, где собственное художественное «я» эксплуатировать сложнее всего.
31. По-видимому, главная потребность художника сегодня — выражать свои, заверенные собственной подписью, чувства о себе самом и своем внутреннем мире; а поскольку наша потребность в репрезентативном искусстве пошла на убыль, постольку народились всевозможные направления и стили вроде абстракционизма, атонализма и дадаизма, которые назначают предельно низкую цену на точность репрезентации внешнего мира («ремесленные характеристики») и на прежние условности насчет ответственности художника перед этим миром, но которые, наоборот, открывают широчайшее поле деятельности для выражения неповторимого, уникального «я». Неслыханное «раскрепощение» в области стиля, техники и инструментария (используемые материалы), случившееся в нынешнем веке, вызвано исключительно потребностью в творческом Lebenstraum, жизненном пространстве, остро ощущаемой художниками, или, если коротко, их чувством несвободы и заточения в массе других художников. Неволя разрушает неповторимость личности; именно этого и боится сегодняшний художник больше всего.
32. Но если главной заботой искусства становится выражение индивидуальности, тогда зрительская аудитория должна представляться художнику чем-то малозначительным; и в ответ на такое пренебрежение публика, в свою очередь, это вдвойне эгоистичное искусство отвергает, особенно когда все другие художественные цели исключаются настолько, что произведения искусства становятся для всякого, кто не принадлежит к числу особо посвященных в истинные намерения художника, тайной за семью печатями.
33. В такой обстановке должны возникнуть, и уже возникли, два весьма характерных лагеря: лагерь художников, которые озабочены своими собственными ощущениями и собственным самоудовлетворением и которые рассчитывают, что публика потянется к ним из чувства долга перед «чистым» или «искренним» искусством; и другой лагерь — художников, которые эксплуатируют желание публики, чтобы ее, публику, всячески ублажали, забавляли и развлекали. Ничего нового в этой ситуации нет. Просто оба лагеря никогда еще не были так четко разделены и так антагонистичны.
34. Искусство, сосредоточенное на внутреннем мире чувств, превращается, таким образом, в замаскированный автопортрет. Повсюду, словно в зеркале, художник видит себя самого. От этого страдает техническое совершенство искусства; мастерство ставится в один ряд с чем-то «неискренним» и коммерческим: и что еще хуже, в попытке спрятать ничтожность, заурядность или алогичность своего внутреннего «я» художник порой намеренно вводит элементы заведомо темные или двусмысленные. В живописи и музыке прибегнуть к этому проще, чем в литературе, поскольку слово — более точный символ, так что псевдодвусмысленность и ложная многозначительность в общем и целом распознаются в литературе скорее, чем в других разновидностях искусства.