– Фундаментальное убеждение?
Он любил говорить как ученый или философ.
– Ну да. Основополагающий принцип.
– Основополагающий принцип?
– Ты смотришь на меня так, будто я псих.
– Потому что ты псих и есть, Данте.
– Нет, неправда, – сказал он. А потом повторил: – Неправда.
Кажется, он даже немного расстроился.
– Ну ладно, – вздохнул я. – Неправда. Ты не псих и ты не японец.
И тут он потянулся и развязал мне шнурки.
– Сними обувь, Ари, – сказал он. – Почувствуй вкус свободы.
Потом мы вышли на дорогу и начали играть в игру, которую Данте придумал на ходу. Мы соревновались, кто дальше зашвырнет свои кроссовки. Данте продумал все до мелочей: три раунда по два броска, и каждому – кусочек мела, чтобы отмечать, куда долетает кроссовок. У отца он одолжил рулетку; правда, отмерить ею можно было не слишком много – едва ли десять метров.
– А зачем нам вообще замерять расстояние? – спросил я. – Можно ведь просто кидать кроссовок и отмечать, куда он приземлился. Побеждает тот, чья отметка дальше. Все просто.
– Нам нужно знать точное расстояние, – возразил Данте.
– Зачем?
– Затем. Если уж что-то делаешь – будь добр, знай, что именно ты делаешь.
– Никто не знает точно, что делает, – сказал я.
– Это потому что люди ленивые и недисциплинированные.
– Тебе никогда не говорили, что иногда ты разговариваешь как чокнутый, хоть и на безупречном английском?
– Во всем виноват мой отец.
– В твоей чокнутости или в безупречном английском? – Я покачал головой. – Данте, это же просто игра.
– И что? Даже когда играешь в игру, Ари, нужно понимать, что делаешь.
– Да я и так понимаю, что мы делаем, Данте. Мы придумываем игру: кидаем кроссовки вдоль улицы и смотрим, чьи полетят дальше, – вот что мы делаем.
– Это что-то вроде метания копья, так?
– Ну да, вроде того.
– Но ведь на соревнованиях по метанию копья измеряют расстояние, правда?
– Да, но это настоящий спорт, Данте. А наша игра – нет.
– Это тоже настоящий спорт. Я настоящий. Ты настоящий. Кроссовки настоящие. И улица настоящая. И установленные нами правила – тоже. Что еще тебе нужно?
– Ты просто все усложняешь. После каждого броска нам приходится возиться. Разве это весело? Все веселье – в бросках.
– Нет, – возразил Данте. – Веселье – в игре. Веселье – во всем.
– Не понимаю, – сказал я. – Кроссовки бросать весело. Согласен. Но растягивать вдоль дороги рулетку твоего папы – это лишняя работа. Что в этом веселого? Да и вообще, вдруг проедет машина.
– Проедет – отойдем. Ну или можем пойти в парк.
– На дороге прикольнее.
– Да, на дороге прикольнее.
Ну хоть на чем-то мы сошлись.
Данте посмотрел на меня. Я посмотрел на него.
Я понимал, что у меня нет шансов. Что мы будем играть по его правилам. Но, честно говоря, важны они были только для Данте. А мне по большому счету было все равно. Так что дальше игра пошла с полным набором: кроссовками, мелками и рулеткой его отца. Мы придумывали правила на ходу, и они постоянно менялись. В конце концов мы решили, что будет три сета, как в теннисе. В каждом сете по шесть бросков. То есть всего по восемнадцать. В двух сетах из трех победил Данте. Но самый дальний бросок выполнил я. Четырнадцать метров сорок сантиметров.