Несколько лет назад мы начали собирать коллекцию красочных сравнений (разновидность аналогии), в которых нет никакого смысла, но зато они забавны. Вот несколько последних перлов:
● Ее художественное чутье было тонким, как у человека, способного отличить натуральное сливочное масло от самого лучшего заменителя.
● Она вошла в мой офис, как сороконожка, у которой не хватало тридцати восьми ног.
● Она питалась его соками, словно колония микробов на говядине комнатной температуры.
● Фонарь стоял, словно неодушевленный объект.
Аналогия подразумевает, что если предметы схожи по некоторым свойствам, то они схожи и во всем остальном. Но прежде, чем говорить о разнице между сильной и слабой аналогиями, следует осознать, что ни одна аналогия не совершенна по определению. Если бы идеальная аналогия существовала, это была бы уже не аналогия, а идентичность, то есть сравниваемые явления были бы схожи не по каким-то отдельным параметрам, а целиком и полностью. Так что любая аналогия в чем-то хромает, то есть несовершенна. Однако некоторые из них оказываются существенно слабее других.
Самые слабые аналогии страдают обычно одним из двух недостатков:
Подразумеваемые главные черты сходствамежду двумя явлениями на самом деле несущественны.
Предполагаемого сходства по другим признакам просто не следует.
Между любыми двумя объектами, как бы различны они ни были, всегда можно найти хотя бы некоторое сходство. Например, Льюис Кэрролл как-то загадал своим читателям следующую абсурдную загадку: «Чем ворон похож на письменный стол?» Смысл ее был в том, что на самом-то деле никакого сходства не существует. Однако, к великому удивлению Кэрролла, один из читателей прислал остроумный ответ: «И о том, и о другом писал По!» [6]
Вернемся к аналогии между канцерогенностью некоего пестицида для борьбы с термитами и смертельной опасностью автомобилей на наших улицах. Дилэй совершенно правильно утверждает: они схожи в том, что потенциально представляют собой смертельную опасность для людей. Однако он явно упустил статистическую вероятность смерти от одной из двух причин. Нам кажется, что дом, опрысканный хлорданом, куда более опасен, чем поток машин на улице. Кроме того, Дилэй забыл проанализировать соотношение эффективности и побочных эффектов. Здесь мы снова можем лишь догадываться, однако, по нашему мнению, если мы останемся без хлордана – пусть даже с термитами – это нанесет обществу куда меньший вред, чем если нам придется отказаться от машин. Это важнейшие различия, которые, однако, упущены в аналогии Дилэя, – несомненно, потому что не работают на его идею. Плохо, Том!
Что касается мистера Бурца, он явно хочет подвести нас к мысли, что, поскольку учительские профсоюзы способны нанести куда более серьезный урон, чем террористы с ядерным оружием, нам следует бороться с первыми еще более яростно, чем со вторыми. Этот вывод в определенных условиях имел бы право на жизнь: будь исходная посылка истинной, мы, вероятно, просто обязаны были бы запретить профсоюзы учителей. Однако на деле заявленное сходство весьма сомнительно.
ДЛЯ ОДНИХ – СЛАБАЯ АНАЛОГИЯ, ДЛЯ ДРУГИХ – ИДЕАЛ
«Мне неважно, что она – держатель для скотча. Я все равно люблю ее!»
Что же общего между слабыми аналогиями Дилэя и Бурца? Обе они слишком явно взывают к эмоциям. Дилэй пытается эксплуатировать наш страх перед тем, что, если сейчас запретить хлордан из-за губительного воздействия на здоровье людей, то в следующий раз, возможно, кто-нибудь запретит буйные пляски под рок-музыку, а затем нам – кто знает? – и вовсе не позволят вставать по утрам с постели: известно ведь, что, поднявшись утром, вы куда больше рискуете угодить под шальную пулю, чем если проваляетесь под одеялом весь день. В таком контексте запрет автомобилей вовсе не выглядит чем-то невероятным, ведь правда? И вот у вас уже есть все причины бояться ужесточения государственного контроля или, как выражаются либертарианцы, «государства-няньки».
Эмоциональный призыв Бурца еще проще: вы боитесь террористов? Тогда вы должны еще сильнее бояться учительских профсоюзов!
Что касается аналогии сенатора Грейсли, касающейся назначения нового члена Верховного суда, и его футбольных фантазий, мы можем лишь догадываться, о чем он хотел нам сказать: мы заснули еще в третьем периоде.
Аргумент скользкой дорожки
Сегодня сокрушенные стенания об опасности «ступить на скользкий путь» в большой моде среди политиков, премудрых экспертов, матерей и владельцев ресторанов. Это классический аргумент типа «одно тянет за собой другое, и прежде, чем вы успеете понять, что происходит, вы уже глубоко увязнете… бла-бла-бла». Самое прекрасное в этом аргументе – то, что в конце скользкого пути можно говорить что угодно, если вы придумаете сколько-нибудь правдоподобные шаги, которые должны будут привести к уготованному вами финалу.
Если Верховный суд заявит, что у вас есть право на гомосексуальные связи у себя дома и по обоюдному согласию, значит, он одобряет право на двоеженство и двоемужие, полигамию, инцест, супружеские измены. Значит, вам будет позволено делать все что угодно.
– Рик Санторум, бывший сенатор
Аргумент скользкой дорожки предполагает, что некое событие А запускает цепную реакцию, которая в конечном итоге приведет к нежелательному результату. Важно, однако, помнить, что не все подобные аргументы ошибочны, в том числе – в определенном смысле – даже тот, что привел сенатор Санторум.
Если утверждение справедливо, то событие А логически подразумеваетцепную реакцию, которая в итоге приведет вас по скользкой дорожке в ущелье, кишащее волками. Сенатор Санторум рассуждает следующим образом:
1. Верховный суд считает, что право заниматься сексом в собственном доме по обоюдному согласию защищено Конституцией.
2. Если это так, то по логике законно и двоеженство. И полигамия. И инцест. И супружеские измены.
Гм. Вам не кажется, что логика у Санторума какая-то скользкая? Может быть, с исходным утверждением что-то не так? Утверждение бывшего сенатора логично только в одном случае: если единственное соображение, по которому защита любых сексуальных отношений в пределах собственного дома будет считаться конституционной, – это право каждого на частную жизнь. Вы, кстати, и без помощи Верховного суда можете сообразить, что с супружескими изменами дело обстоит именно таким образом. Это частное дело людей, достигших возраста, когда они правомочны давать согласие на половые отношения, значит, Конституция защищает их право, и все тут. Однако утверждать, что с инцестом между взрослыми все обстоит точно так же, – рискованно, если не сказать глупо. Здесь необходимо принять во внимание другие аргументы, не имеющие отношения к праву любовников на частную жизнь: к примеру, влияние этой связи на других родственников или возможность появления на свет ребенка с генетическими аномалиями. Определенно и в случае с двоеженством или полигамией также существуют вопросы помимо защиты частной жизни. Эти формы отношений включают не только секс, и даже не в первую очередь секс. Соответственно, здесь возникают проблемы, в том числе юридические, затрагивающие интересы других людей – в том числе детей, родившихся в подобной семье. Так что мы не можем выдать Санторуму пропуск в царство логически оправданных аргументов скользкой дорожки.
Не следует забывать и то, что состоятельность аргументов скользкой дорожки мы оцениваем с точки зрения не только логики, но и психологии. Однако психологические суждения здесь, как и в любом другом случае, всегда ненадежны, так что аргументы, апеллирующие к нашей психике, никогда нельзя считать определенно верными. Так или иначе, они будут подпадать под категорию «может, да, а может, и нет». Это ярко демонстрирует следующий анекдот про ресторатора из Толедо:
6
Благодарим Гэри Кертиса и сайт www.fallacyfiles.org за анализ и пример из Льюиса Кэрролла.