Солдаты двинулись на меня. Я не рискнул сдаться из опасения, что они отберут мое ружье и я буду совсем беззащитен. Я рванул края туники, пытаясь вытащить пистолет. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы отстегнуть ремешок, но я вытащил ружье раньше, чем кто-либо успел до меня дотронуться.
– Назад, или я ударю на вас молнией! – закричал я, приподнимая ружье.
В моем мире люди, зная, сколь смертоносно это оружие, испугались бы. Но македонцы, которые раньше его никогда не видели, взглянули на него и продолжали приближаться. Аттал был совсем рядом.
Я выстрелил в него, затем повернулся и застрелил солдата, который пытался схватить меня. Выстрел из ружья сопровождается вспышкой света, напоминающей молнию, и оглушительным грохотом, подобным близкому удару грома. Македонцы закричали, а Аттал упал, раненный в бедро.
Я снова повернулся, пытаясь прорваться сквозь кольцо солдат, и в голове моей промелькнула мысль, не попытаться ли мне завладеть лошадью. От сильного удара в бок у меня перехватило дыхание. Один солдат ткнул меня копьем, но пояс смягчил удар. Я выстрелил в него, но промазал второпях.
– Не убивайте его! – завопил Аристотель.
Часть солдат отступила, как будто собираясь бежать, остальные взмахнули копьями. Доли секунды они колебались – то ли боялись меня, то ли их сбил с толку крик Аристотеля. В других условиях они бы пропустили его слова мимо ушей и послушались приказа своего начальника, но Аттал лежал на траве, в изумлении разглядывая дыру в своей ноге.
Один солдат уронил копье и пустился бежать, но тут, искры посыпались у меня из глаз от удара по голове, и я почти без памяти свалился на землю. Воин сзади меня взмахнул копьем, как дубинкой, и стукнул меня древком по макушке.
Раньше чем я успел прийти в себя, они навалились, пихаясь и пинаясь. Кто-то вырвал ружье у меня из рук. Я, должно быть, потерял сознание, потому что помню только, что лежу в грязи, а солдаты сдирают с меня тунику. Аттал, опираясь на солдата, стоит надо мной с окровавленной повязкой на ноге. Он кажется бледным и испуганным, но настроен решительно. Тот, второй, в которого я стрелял, лежит неподвижно.
– Так вот где он держит свои дьявольские приспособления! – сказал Аттал, указывая на мой пояс. – Снять его.
Солдаты возились с пряжкой, пока один из них в нетерпении разрезал ремешки кинжалом. Золотые монеты в моем кошеле вызвали крик восторга.
Я завозился, пытаясь подняться, но двое солдат опустились коленями мне на руки, чтобы удержать меня. Слышалось постоянное бормотание. Аттал, глядя на пояс, сказал:
– Он слишком опасен, чтобы оставить его живым; Кто знает, может быть, даже связанный, он поднимется в воздух и исчезнет при помощи волшебства?
– Не убивай его! – попросил Аристотель. – Он мог бы научить наш многим полежным вещам.
– Нет ничего полезнее безопасности государства.
– Но он может швоими пожнаниями принешти польжу гошударштву. Ражве не так? – обратился Аристотель к персу.
– Прошу тебя, не впутывай меня в это, – ответил Артавазд. – Это не моего ума дело.
– Если он представляет опасность для Македонии, его следует немедленно уничтожить, – сказал Аттал.
– Маловероятно, что он шейчаш может причинить какой-то вред, – возразил Аристотель, – однако очень вероятно, что он может быть нам полежен.
– У него предостаточно возможности навредить нам, – сказал Аттал. – Вы, философы, можете позволить себе проявлять терпимость по отношению к интересующим вас чужеземцам, но если от него можно ждать беды, то за дело беремся мы, солдаты. Не так ли, Артабаз?
– Я сделал то, о чем меня просили, и не скажу больше ни слова, – сказал Артавазд. – Я простодушный персидский вельможа, и мне недоступны ваши греческие хитрости.
– Я могу увеличить мощь твоих армий! – крикнул я Атталу.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь также и в том, что ты можешь обращать людей в камень заклинаниями, как Горгоны взглядом. – Он вытащил меч и попробовал острие большим пальцем.
– Ты лишишь его жижни прошто по невежеству швоему! – завопил Аристотель, ломая руки. – Пушть, по крайней мере, царь рашшмотрит это дело!
– Не по невежеству, – сказал Аттал, – а как убийцу. – Он указал на мертвого солдата.
– Я пришел из другого мира! Из другого века! – закричал я, но Аттал был непоколебим.
– Пора покончить с этим, – сказал он. – Поставьте его на колени. Возьми мой меч. Главк, мне с ним не совладать, я еле стою на ногах. Наклони голову, милый мой варвар, и...
Не успел Аттал договорить, как он, и все остальные, и все вокруг меня исчезло. Я снова испытал ту острую боль и ощущение, будто меня выстрелили из чудовищной пушки...
Я увидел, что лежу на прошлогодних листьях, окруженный отливающими перламутром стволами тополей. Свежий ветерок шевелил листья так, что видна была их нижняя серебристая поверхность. Для человека, одетого в одни сандалии, было чересчур холодно.
Меня отбросило обратно в 1981 год по нашему летоисчислению, в год, из которого я отправился в путешествие. Но где я? Я должен был быть неподалеку от Национального института в Брукхейвине, в мире, где все было подчинено высокоразвитой науке. Но здесь от нее не было и следа; ничего, кроме тополей.
Охая, я поднялся и огляделся. Я был весь покрыт синяками, изо рта и из носа текла кровь. Я мог ориентироваться только по отдаленному гулу прибоя. Дрожа от холода, я заковылял на звук. Через сотню-другую шагов я вышел из леса на песчаный берег. Вероятно, это было побережье острова Севанхаки, или Лонг Айленда, как мы его называли, но точно определить было трудно. Вокруг не было никаких следов присутствия человека, только берег, изгибавшийся вдали и исчезавший за мысом, с одной стороны лес, с другой – океан.
Что, недоумевал я, произошло? Может быть, наука в результате моего вмешательства развивалась так быстро, что люди уже истребили друг друга в кровопролитной войне? Философы моего мира допускали такую возможность, но я никогда не относился к этому серьезно.