Дорота. Вернемся к тебе, ко времени, которое ты провел в вычислительном центре. Как изменилась твоя жизнь? Что ты там делал?
Януш. Этот вопрос затрагивает историю науки, потому что в нашем центре размещалось одно из достижений советской технической мысли. Это была Единая система электронных вычислительных машин (ЕС'ЭВМ) под названием «Ряд К-32», представлявшая собой точную копию американской 1ВМ .
Дорота. Такие огромные шкафы? Компьютеры, как слоны?
Януш. Да. Это было оборудование советского производства, сделанное очень плохо, к нему прилагались инструкции на английском, что и давало возможность соотнести этот агрегат с прототипом. Это был гигантский шкаф, где помещался большой процессор, который нельзя сравнить ни с каким другим процессором по скорости и числу операций, выполняемых в секунду, — даже с тем, что установлен сегодня у меня в мобильном телефоне. Но мы ведь говорим о начале 1980-х годов, и значит, нужно учесть двадцать семь лет прогресса в информатике. В те времена это были самые быстрые и единственные в Польше машины такого типа. Конечно, в социалистическом лагере стремились к тому, чтобы все страны использовали одинаковые машины, и эти были именно из их числа. А рядом с ними стояли польские «Одры», произведенные во Вроцлаве. Они были намного лучше, но как польские не имели никаких шансов. В то время жесткие диски напоминали огромные тарелки. Один такой диск, состоявший из четырех пластин, имел 8 мегабайт памяти — не гигабайт! Программы пробивались на перфокартах с помощью перфораторов -устройств, специально для этого предназначенных. Дырки на перфокартах можно было также прорезать лезвием, что было делом трудоемким, однако любая программа выглядела как стопка перфокарт. Потом в дело шел считыватель перфокарт, и если хотя бы в одной из карт была допущена ошибка или считыватель был неправильно отъюстирован, то программа не работала и приходилось ждать следующего дня, чтобы после внесения изменений вновь привести считыватель в действие. Программы в виде стопки перфокарт оставлялись на соответствующих полках, откуда их забирал оператор и делал огромные бумажные распечатки. Не было речи о какой-либо интерактивности, о каких-либо мониторах -- результаты распечатывались, их можно было увидеть лишь на бумаге.
Дорота. Чем конкретно вы занимались?
Януш. Мы обслуживали университет, то есть это был вычислительный центр университета в Торуни, который до сегодняшнего дня лидирует в таких направлениях, как астрономия или лазерная физика. Его сотрудниками в мое время были такие выдающиеся и знаменитые ученые, как профессор Яблонский, профессор Антонович, профессор Ингарден, профессор Вольневич. Это великолепный центр точных наук, в котором, прежде всего, проводились исследования в области квантовой физики. Рассчитывались орбитали, излучение, люминесценция. Узкоспециализированные программы писались на языке Фортран, до сих пор используемом в «персоналках». Тогда это был единственный язык для подобных расчетов. Позднее появились программы, нашедшие применение в экономике, которые работали на другом языке, — их тоже приходилось «пробивать» на перфокартах. В основном мы проводили математические расчеты, хотя не существовало никаких баз данных.
Дорота. Что в этом такого захватывающего, что заразило тебя на целые годы?
Януш. То, что, имея конкретную программу, можно производить расчеты, которые прежде заняли бы двести лет работы даже с использованием калькулятора. Однако я чувствовал, что это только определенный этап. За время моей работы в вычислительном центре в области физики ничего существенного не произошло. И все же я верил, что еще вернусь к физике. Тем не менее в вычислительном центре работа была очень интересной. Машина, с которой мы работали, в течение нескольких часов работы своего медленного процессора могла, например, вычертить волны радиации, вычисляя чрезвычайно сложные интегралы. Я был убежден, что это методика будущего, которая благодаря прогрессу будет принципиально революционизирована. К тому же благодаря оперативности нашего шефа, доктора Бронислава Журавского, мы первыми в Польше получили доступ к нескольким мини-компьютерам. На их мониторах мы могли видеть результаты, и не надо было делать никаких распечаток. В то время мы считали эти устройства очень современными, хотя ни о какой операционной системе, такой, например, как ^Утс1о\У5, речи еще не шло. Кроме того, привлекательной была элитарность должности, ведь наш коллектив был крайне малочисленным. Мы чувствовали себя шаманами, которым ведомы самые важные тайны.
Дорота. Ты раньше имел дело с такими машинами?
Януш. Да, во время учебы мы тестировали, например, польские «Одры», на которых проводили расчеты. На экономическом факультете на занятиях по вычислительным методам я тестировал функционирование польской экономики и, применяя эконометрические методы, смог предсказать экономический кризис 1980-х годов (именно этот кризис был темой дипломной работы, которую я написал под руководством профессора Ежи В. Вишневского). Меня это увлекало и казалось областью с огромными перспективами развития. Я полагал, что алгоритмы, над которыми работал, могли быть пригодны в будущем. Более того, я собирался использовать эти методы в физике. Однако сначала я хотел почувствовать себя более уверенно в информатике. А проработав год в вычислительном центре, я обнаружил, что информатика действительно увлекает меня и что я хорошо справляюсь с написанием программ и с проектированием алгоритмов. У меня появилось желание развиваться в этой области. Итак, я рискнул и написал письмо в Костюшковский фонд в Нью-Йорке с просьбой о выделении мне стипендии. Конкуренция была огромной -шестьсот кандидатов. У меня были очень хорошие результаты — я закончил учебу с отличием и знал английский (сдал то есть). И на мое счастье или же на беду, мне эту стипендию выделили, однако я ею не воспользовался.
Дорота. Хорошо, поговорим об этом позже. Почему у тебя не было друзей во время учебы в университете?
Януш. Знаешь, чтобы с кем-нибудь дружить, нужно посвящать ему свое время, а моей же основной проблемой было отсутствие свободного времени. Я не хотел чувствовать себя эгоистом, который только черпает из дружбы, не отдавая ни кусочка собственной жизни взамен. Такая ситуация казалась мне несправедливой и оскорбительной. Я прекрасно понимал, что никому не могу подарить свое время, столь ценное для меня самого, -я был полностью поглощен собственным развитием, собственными планами написать диссертацию.
Дорота. Значит, ты был ужасно одинок?
Януш. Да. Но я сам выбрал свое одиночество. Оно было сходно с тем состоянием, в котором находился главный герой в самом начале романа «Одиночество в Сети». Герой оказался на вокзале Лихтенберга по ошибке, так как не уточнил время пересадки с самолета на самолет. И неожиданно у него появляется несколько часов для обдумывания некоторых вопросов. Он сидит на вокзале ночью, один, к тому же у него день рождения, а это событие и так подталкивает к рефлексии и подведению итогов. В этот момент он осознает, насколько одинок. А все дело в ошибке. Но одиноким можно почувствовать себя и в течение пяти минут сразу после пробуждения и за эти минуты изведать огромную печаль. Но затем ты встаешь, начинается программа дня, и об этих чувствах забываешь.
Я сумел организовать свою жизнь так, чтобы у меня не было ни одной минуты задуматься о собственном одиночестве. В первую очередь я хотел достичь определенной позиции в профессиональной жизни, откладывая на потом личную жизнь и дружбу, сознательно отказываясь от радости совместного бытия с другими. Хотя на самом деле самое важное — это именно встречи, беседы с людьми.
Дорота. А из училища у тебя остались друзья?
Януш. Да, и это такая дружба, которая никогда не кончается. Если бы мы встретились с кем-то из них на улице в Куала-Лумпуре, подозреваю, что я бросил бы все, поменял билет на самолет в Австралию, куда планировал лететь на конференцию, и остался, только чтобы пообщаться с этим приятелем. Это дружба на расстоянии. В училище мы поступили из разных городов и расстались сразу после окончания, разбежавшись по всему свету. Кто-то из нас плавает, кто-то перебрался жить в другое место, кто-то вернулся в родной город. Но эта дружба все еще продолжается. Я точно знаю, что если предложу своему приятелю по училищу встретиться, то, как только он вернется из плавания, наверняка найдет для меня время.