Болан повесил трубку и сделал пальцем воображаемую отметку в воздухе, после чего немедленно позвонил в другой лагерь.
Трубку поднял сам Хиншоу.
— Здесь Хиншоу. В чем дело?
— Это Болан.
Короткая пауза, затем:
— Что ж, привет. Как ты меня нашел?
— С легкостью, — простодушно ответил Болан.
— Когда ты узнал, что я участвую в этом деле?
— Я мельком видел Уорти и Моралеса. Дальше арифметика простая. Что ты пытаешься проделать со мной, приятель?
Хиншоу хихикнул:
— Тот же вопрос я могу задать и тебе.
— Ты пытаешься меня прикончить, — все тем же добрым тоном произнес Болан.
— Боюсь, это так. Бобы остаются бобами, независимо от того, кто их готовит и подает.
— И сколько он тебе платит?
— Хочешь предложить больше?
— Верно.
— Я получаю двести в день и немного сверху.
— И что входит в это немного?
— Все, что сопру, — ответил Хиншоу с довольным смехом. — А ты что можешь предложить?
— Боюсь, столько я тебе предложить не смогу. По крайней мере, того, что ты берешь «сверху», — сказал Болан. — Все, что я могу тебе дать, это двадцать часов.
Они наконец перешли к делу, и в голосе Хиншоу сразу зазвучали тревожные нотки.
— Двадцать часов — чего?
— Жизни, — спокойно ответил Болан.
— Да пошел ты!
— Я вполне серьезно. Но даже их я не могу гарантировать. Все зависит от Пола.
В мембране раздался нарочитый смех.
— Ну-ну, хорошо стараешься, солдат. Независимо от того, куда ты клонишь.
— Любая их победа — это мое поражение, — жестко проговорил Болан. — Я готов стать союзником самого сатаны, если окажется, что ад против них.
Хиншоу явно заинтересовался. Похоже, он не ожидал услышать подобных признаний.
— Я слушаю. Говори.
— У меня по всему штату «жучки». Я и тебя прослушивал, приятель. Вряд ли ты отыщешь...
Хиншоу перебил его, желая скрыть замешательство:
— Ага, расскажи-ка мне про «телефониста». Как ты все это провернул?
— Ты ведь нашел железки...
— Конечно. А что было в Тусоне?
— Ну, в Тусон пришлось съездить самому, — признался Болан.
— Слушай, что за взрывчатку ты применил на нашей базе? Энджел божится: дескать, в лагере с тебя глаз не спускали. Что ты там использовал?
И впрямь: почему бы двум профессионалам не покалякать малость о секретах ремесла?
— Да так, кое-какая новинка, которую я синтезировал в своей лаборатории, — ответил Болан. — Замедленного действия. Нормально сработало?
— Как по маслу. Автоматику для пулемета ты тоже сам придумал?
— Да, пришлось. Ну, и как работала машинка, не заедала?
— Полный порядок, классный эффект. Я ее заберу с собой, когда будем сниматься. Глядишь, еще пригодится. Так ты говоришь, что и на нас «жучка» навесил? Между прочим, мы искали. Где же он?
— В двух милях от вашего лагеря. На верхушке столба, который рядом с большим кактусом. Найдешь легко. Сохрани как подарок — будешь меня вспоминать. Если, конечно, уцелеешь.
— Да уж постараюсь. А насчет прослушивания всего штата — не заливаешь?
— Нет. У меня очень хорошая аппаратура. Тебе бы понравилась. Под стать космической эпохе. Все слышу, все знаю... Даже могу с другими поделиться... Так вот, приятель, тебя крепко подставляют. Хотя это можно было понять и без прослушивания. Но такое для них — норма. Сначала они заключают с тобой контракт на выполнение грязной работенки. А потом заключают контракт на устранение контрактера. Суть в том, что у тебя нет ни единого шанса насладиться своими двумястами в день и немного сверху.
После короткой паузы Хиншоу хрипло произнес:
— Ты сообщаешь мне все это лишь по старой дружбе, да?
— Что было, то прошло, — философски заметил Болан. — Ты делал свое дело, я — свое. В любом случае это было давно и далеко отсюда. Меня интересует только здесь и сейчас. Тебя я рассматриваю как коллегу, с которым нечисто играют. Можешь верить или нет, мне это без разницы. Но я ненавижу этих ублюдков и не желаю, чтобы они снова вышли сухими из воды.
— Так сильно ненавидишь?
— Представь себе. И мой совет: следи за своими тылами и флангами, приятель.
Болан положил трубку и сделал в воздухе еще одну отметину. Потом выкинул все из головы и принялся размышлять о другом.
Да, игра обретала размах. И Болан удваивал ставки.
Глава 18
Абрахам Вайсс любил солнечный свет. Кто-то любил мягкую аризонскую зиму, а вот Вайсс предпочитал обжигающий жар лета, поскольку летом больше светлых часов в сутках.
Не то чтобы он боялся темноты.
В этом он не признался бы даже самому себе. Просто он предпочитал дневной свет. И потому ненавидел, к примеру, Вашингтон, ибо там чертовски короткие дни, особенно зимой. Боже, как он ненавидел Вашингтон зимой!
Зато к подобным закатам в пустыне он относился со смешанным чувством. Красивое, конечно, зрелище, но что-то есть в нем от умирания, от безнадежного угасания, даже если знаешь, что солнце не только заходит, но и восходит.
Так и человеческая жизнь — убывает, убывает, убывает... а потом — фу! — и нет ее — чернота — пустота — ничто.
Он поежился и отошел от окна. Где же Мо?! И где все эти полицейские, которых он обещал выделить для охраны? Оставить человека болтаться, как последнюю гроздь на лозе, чтобы любой бродяга мог походя ее сорвать!
Нет, надо гнать эти мысли. Толку от них никакого.
Он приблизился к столу, открыл секретную панель, перемотал ленту магнитофона и заново прослушал нелепую телефонную беседу со своим дружком детства Мо Кауфманом.
Тот еще дружок!..
— Черт возьми, Эйб, временами я думаю, что ты в маразм впадаешь. Ты не должен обращать на этого парня никакого внимания! Он ведь делает все, чтобы мы друг другу в глотки вцепились.
— Ты говорил с ним или нет?
— Да, дьявол побери, мы с ним поговорили. Он вперся прямиком в полицейское управление, и я с ним пять минут общался в пустом кабинете.
— Ну, и что теперь тебе остается? Утопись, застрелись, вскрой вены! Какого рожна ты продолжаешь держаться за меня?
— Слушай, я сейчас к тебе приеду. У меня есть кое-что, способное тебя утешить. Наберись терпения и жди.
— Я могу поднять трубку и сделать один звонок... всего лишь один звонок. Например, Кронкайту. Или прямо в Белый дом. И если ты со мной финтишь...
— Бога ради, Эйб, возьми себя в руки. Ты сам не понимаешь, что говоришь и делаешь.
— Скоро стемнеет, Мо. Я не желаю оставаться здесь, когда наступит ночь.
— Держись! Я выезжаю.
— Но ты должен прийти один!
— У тебя что — совсем крыша поехала? С чего это я должен приезжать один? Со мной будет охрана.
— Тогда меня тут не будет, Мо. Клянусь тебе. Я ухожу.
— Даже думать не смей, чтобы выходить из дома! Сейчас это твоя единственная защита. По-твоему, я должен посылать на твое спасение полицейский патруль с визжащей сиреной? Этого ты хочешь?
— Я не знаю. Может быть. Да. Я хочу, чтобы это были люди из полиции. И в форме. Я хочу, чтобы меня охраняло целое подразделение полицейских в форме.
— Тебе виднее. Мы-то пытаемся все уладить тихо — без дурацких кричащих заголовков в вечерних газетах. Это слишком большая роскошь для нас...
— Слишком большая?! Мы что — такие бедные?!
— Ладно, об этом мы тоже потолкуем. А пока возьми пистолет в руки и спокойно жди. Я скоро буду.
Он здесь будет... Когда? Ко второму пришествию?
Сенатор посмотрел на настольные часы. Неужели — остановились? Как же так, до сих пор работали исправно...
Ну, до чего смешной и нелепый получился разговор! Ленту, кстати, надо уничтожить. Такое в мемуары не вставляют.
Да, смешно и нелепо. Мо совершенно прав. Болан просто старается замутить воду, посеять зерна раздора.