Иногда за ворота въезжали тяжелые «Паккарды» или «Линкольны». На приступке у задних дверей стояло по охраннику в форме НКВД с автоматом, нацеленным в сторону от автомобиля. За открывавшимися воротами, перед уже подъезжавшей машиной, расстилалась заасфальтированная дорога, ведущая на огромный плац.
В любую погоду, в любое время года здесь было чисто убрано – и ни единой живой души.
Машина останавливалась у здания штаба. Предупрежденный водитель узнавал его по двум колышущимся по бокам алым знаменам. Вывесок на этом бетонном, сером одноэтажном, с единственным окном здании не было.
При входе посетителя охрана занимала пост у двери. Гость заходил и исчезал, иногда бывало на несколько дней. В таких случаях приезжала сменная машина с новым караулом.
А бывало и так, что привозили кого-то, одетого в маску, и уезжали, оставив его навсегда за толстой дверью, обитой серебристыми металлическими пластинами.
Здесь стояла плотная тишина, нарушаемая лишь тихим урчанием автомобильного мотора и шуршанием шин.
…Сегодня к куратору таинственного Хранилища прибыл тот, кого ближайшее окружение Сталина знало под фамилией Кнопмус. Положив руку на плечо встречающего, мягко произнес:
– Можешь час побыть самим собой, Зафаэль.
– Мой Абрасакс добр и великодушен, – ответил почтительно поклонившийся мужчина.
– Пока не забыл, вот возьми, – прибывший протянул куратору небольшую коробочку, – тут амулет для Кобы, заряди года на четыре. И еще подготовь новый дьюар, скоро в нашей коллекции ожидается пополнение.
В чем-то они были схожи. Зафаэль, назвавший Кнопмуса Абрасаксом, тоже имел ярко выраженные восточные черты. Но его лицо, плоское как блин, с бледной, до синевы кожей, широким носом и волевым подбородком, никогда не выражало никаких эмоций. Глаза слепыми выцветшими бельмами взирали на окружающих из-под широких, но коротко подбритых темных бровей. Тонкие губы почти не раскрывались при разговоре, а голос звучал тягуче, с металлическим скрипом.
Был он одет в белоснежный костюм, под которым матово блестела черная рубашка с широким воротом и тонкой ниткой сползал хрустящий серебристый галстук. На ногах сияли лаковые остроносые туфли.
На Кнопмусе сегодня был оливковый френч, ставший за последние годы для него второй кожей, и хромовые сапоги.
– Будет исполнено. И да, если мой Абрасакс позволит, с вами хотел поговорить старый друг.
Тот благосклонно кивнул.
Из темноты пещеры с высокими сводами, освещаемыми лишь тусклым светом редких факелов, к ним вышла навстречу огромная собака, внешне чем-то напоминавшая ротвейлера, но с непропорционально большой приплюснутой мордой.
Подняв умные глаза на Кнопмуса, она издала ряд щелкающих звуков.
– Извини, но мой ответ «нет». Погоди, осталось буквально несколько лет, и будет тебе столько работы, что сам запросишься обратно, – ответил Хранитель.
Пес, недовольно фыркнув, что-то цыкнул и горделиво удалился в темноту. Зафаэль посетовал:
– Жалуется чуть ли не каждый день. Засиделся, скучно ему.
– Он важную работу делает, не могу пока отпустить его. Наверное, даже я лучше бы не справился, а характер у старика всегда паршивый был. Не обращай внимания. Голованы с рождения любознательны до безумия. Погоди-ка…
Сняв со стены факел, Кнопмус опустился на корточки и осветил каменный пол. На обсиданово-черных плитах проступали красным какие-то письмена. Поинтересовался, не оборачиваясь:
– Уже и младшие послушники мертвы?
Зафаэль лишь грустно усмехнулся:
– Думал, время еще есть. Ну, значит, тянуть более нельзя. Давай прогуляемся в святилище.
Это место помнило многих. Здесь бывали величайшие ученые и философы, художники и композиторы, политики и военачальники.
Многие.
За тысячелетия камень впитал в себя поступь лучших из лучших.
Сегодня же в огромных сводах зала, тонущих в темноте, Кнопмус услышал лишь тишину.
– До сих пор поражаюсь. – Хранитель выглядел опечаленным. – Мы ведь с Инессой успели стать настоящими друзьями. Я и не припомню, когда последний раз мог кого-то назвать другом.
– Если мне не изменяет память, вы постоянно ругались.
– Ну еще бы! Спорили до хрипоты. Просто потому, что мне хотелось в чем-то убедить ее. Жаль, удавалось редко, упрямая была до безумия.
Зафаэль кивнул:
– Это точно. А помните, когда на Ильича покушались, что устроила эта чертовка?
Кнопмус невольно улыбнулся:
– Кошмар. Чуть глаза мне не выцарапала. Ты ее еле оттащил.