— Я как раз на той крыше сидел. Смотрел… Ну, на всякое.
— Где чего плохо лежит ты смотрел, — отвечает Полчек.
— Не без того, — ничуть не смущается котёнок. — Жизнь такая. Своей миски нету.
— И что же ты увидел такого, за что хочешь аж четыре корпорских куспидата?
— Хочу я десять. Но ты жадный лысень. Все лысни — жадюги бесхвостые.
— Больше четырёх не дам.
— Ну и грунг с тобой. Мелкий противный зелёный грунг. Такой же лысый, как ты! — табакси изобразил рыжим хвостом неприличную загогулину.
— Рассказывай, киса, а то и четырёх не получишь, — строго велел Полчек.
— В общем, вот тут, перед таверной отжигал Нюхопёс.
— Кто?
— Ну, один парень, его тут все знают. Так-то он из гильдии нищих, но вообще дико талантливый. Такой рэп мочит, вау!
— Зачем он мочит репу? — удивился Полчек.
— Рекламно-Эмоциональная Поэзия, РЭП, — пояснил снисходительно рыжий табакси.
'Эй, гражданин, подавай монетку,
я рэпчик тебе читану в ответку!
Как только услышишь мои текста́,
Поймёшь, что жизнь твоя — суета!'
Котёнок продекламировал нарочито гнусаво, дёргаясь так, как будто ему тролль на хвост наступил.
— Ну, разве не круто?
— Нет, — пожал плечами Полчек. — И рифма так себе, и размер страдает.
— Сам ты страдаешь, лысень! — презрительно фыркнул табакси. — Нормальный текст. Нюхопёс, когда начинает задвигать про свою ногу, то всех вокруг реально кроет. Хошь не хошь, а монетку отдашь. Рэперы однажды станут знаменитыми, как Мья Алепу!
— Мья была оперной певицей. Это высокое искусство.
— Вот увидишь, лысень, улица ещё придёт на сцену!
— Упаси нас Вечна, — фыркает Полчек, — так что там с ногой у твоего Нюхопса?
— Ну, так-то с ногой у него всё норм, но монету он сшибает как одноногий.
'Подайте ветерану Диаэнкевала,
который врагов Корпоры завалит,
На заклинание регенерации,
чтобы враги остались в прострации…'
Котик снова задёргался.
— Это сколько же ему лет должно быть, если он Диаэнкевал брал? — удивился Полчек.
— Ничего он, конечно, не брал, кроме денег! И деревянная нога — иллюзия. Но когда он начинает читать, никто устоять не может. Талант!
— Ладно, давай к делу, блохастый.
— Чо сразу «блохастый»? — нервно почесался табакси. — В общем, Нюхопёс был в ударе, я прям заслушался. А одна девица аж сомлела: побледнела вся и по стеночке, по стеночке — брык! И озябла. Нюхопёс к ней, а она как заверещит! Тут у него нога деревянная и исчезла. Я уж думал, ему щас навешают, но тут такое началось! Все иллюзии, какие были на променаде, как дракон языком слизал! В таверне матросы как увидели, что им Старый Гориг вместо пива наливает, а главное — откуда… Сразу всем стало не до Нюхопса с его ногой.
— А что за девица?
— Да какая-то, — отмахнулся котёнок. — На птаху по одежде похожа, только совсем молодая.
— И куда она потом делась?
— Без понятия, лысень. Гони мои куспидаты.
— Ты хотел десять?
— Хотел. Но ты же не дашь?
— Десять не дам. Но могу докинуть парочку.
— Пять!
— Не наглей. Три.
— Три и половину!
— Три и подзатыльник.
— Ладно, три, жадюга.
Табакси не так хороши в поиске, как овлинги или двоедушники, но перепуганная девушка оставила за собой такой отчётливый след паники с ноткой безумия, что уже через полчаса вздыбивший шерсть на загривке котёнок уверенно показал рыжей лапой:
— Там она!
Прибрежная таверна из самых распоследних, дыра дырой, место, где с одинаковой вероятностью зарежут как за кошелёк, так и за его отсутствие, стоит на сваях над водой, но её край заходит на берег. Между дощатой платформой, образующей скрипучий пол таверны, и песком грязного пляжа осталась тёмная узкая щель. Полчек присел на корточки и заглянул. В узком замусоренном пространстве сильно пахнет йодом, гниющими водорослями, пролитым пивом и тухлой рыбой. Девушка забилась так далеко и свернулась так плотно, что никак не достать. Глаза закрыты, колени прижаты к подбородку, дыхания не слышно.
— Она жива вообще?
— Живая, — кивает табакси, — просто обмерла с перепугу.
— Лезь за ней.
— Эй, — возмутился котёнок, — на это я не нанимался! С тебя ещё два… Нет, три куспидата!
— Знаешь, — задумчиво сказал Полчек. — Я ведь уже нашёл то, что мне нужно. Как ты думаешь, что мне мешает просто взять тебя за шкирку и швырнуть в море вместо оплаты?
— И что же? — спросил тот, опасливо отодвигаясь.
— То, что у тебя, рыжий мешок с какашками, полностью отсутствует! Совесть! Быстро заткнулся и полез.
Через несколько минут из-под платформы показалась чумазое растерянное лицо девушки.
— Мне пришлось ей мурлыкать! — злобно прошипел табакси. — Это унизительно!
— Ничего, потерпишь.
— И лизнуть! В ухо!
— Вот твои семь куспидатов, надеюсь это смягчит твою душевную травму.
— Всего семь!
— Целых семь. И ты за них не надорвался, рыжий.
— Жадный лысень.
— Простите, что перебиваю, — сказала робко девушка, — но как я тут оказалась?
— Это, юная леди, я как раз хотел спросить у вас, — галантно подал ей руку Полчек.
— Я не помню, — помотала та головой, вставая.
Поднявшись на ноги и отряхнув с подола старенькой мантии прилипший мусор, девушка огляделась и спросила:
— Как вы думаете, господин, в этой таверне можно попросить еды? Я могла бы помыть им посуду.
— Я думаю, — невозмутимо ответил Полчек, — в этой таверне вряд ли подозревают о том, что посуду надо мыть, и внезапное предложение сочтут, пожалуй, попыткой навести сглаз. Кроме того, в таких заведениях полагают, что еда — это закуска, а закуска градус крадёт. Единственное, что в них можно проглотить помимо жидкости, это свои зубы.
— Жаль, — расстроилась девушка, — я почему-то очень сильно проголодалась.
— Позволите покормить вас, юная леди? В этом предложении, клянусь, нет ничего неприличного, а неподалёку есть таверна получше этой.
— Но с чего вам обо мне заботиться, господин?
— Пусть это будет платой за моё любопытство. Вы немного расскажете о себе — то, что сочтёте возможным, не более, — а я угощу вас обедом.
— Этот лысень та ещё въедливая заноза, — подтвердил табакси. — Замотал своими вопросами.
— Я не понял, — удивился Полчек, — почему ты ещё здесь, блоховоз?
— Её, значит, вы кормить потащите, — возмутился тот, — а бедному голодному котику «кыш, пшёл вон»?
— На семь куспидатов ты можешь жрать, пока не лопнешь, и ещё два раза по столько.
— Табакси не платят за еду, лысень! Они снисходительно позволяют себя угостить! Считай, что я тебе позволил.
— Польщён этой честью, — мрачно закатил глаза Полчек. — Пойдёмте уже.
* * *
— У вас есть репа с рыбой? — робко спросила девушка подошедшую официантку.
Толстая густо татуированная полуорчиха уставилась на неё с недоумением.
— Чегось с рыбой, мадамка? Ежели вам каких корпорских извращениев надобно, так вы очень удачно как раз в порту. Котомка-трап-Корпора. А у нас тут еда простая.
— Что может быть проще пареной репы? — удивилась девушка. — В наших краях её все едят.
— Подайте дежурное блюдо, — попросил Полчек. — На всех.
— Так бы сразу и сказали, — буркнула полуорчиха. — Сейчас будет.
— Репа и рыба… — задумчиво повторил он. — Ты с севера?
— Я послушница монастыря Килидун, севернее нас только Край, — кивнула девушка.
— Птаха Вечны Нашёптанной?
— Непосвящённая. Пока.
Полуорчиха грохнула на середину стола большое блюдо с жареным мясом, крупно нарезанным хлебом, толстыми ломтями козьего сыра и жалкой кучкой вялых овощей. Второй ручищей она ловко выставила разом три здоровенные кружки с пенными шапками.