Слепая любовь к прекрасной Жертрудиньяс, пылкая приверженность делу горожан, которое так близко к сердцу принимала она, ненависть к утеснителям родного края — и в то же время тайный голос, идущий из самой глубины сердца, заступался за неправедного епископа и жестокого властелина, который по отношению к нему, Васко, всегда был сама доброта, сама снисходительность, неизменно и безотказно!..
Каково бесхитростному юношескому сердцу, еще не очерствевшему в столкновениях с несправедливостями света, питать, таить в себе столь взаимоисключающие склонности и чувства? Настанет время, и сердце юноши изведает разочарования, коварства любви, измены друзей и жестокие уроки всеобщего эгоизма, все это изведает оно, и холод оледенит душу, она перестанет быть подобием создателя, ее сотворившего, станет безобразным и увечным изделием злого демона, ее изуродовавшего.
Время это настанет, но оно еще не настало. Васко впервые испытывает терзания. Его усадили уже на пыточную кобылу, но палачи не взялись еще за дело…
— Кто идет? — закричал Васко, обращаясь к человеку, который приближался к нему, огибая глинобитные домишки, теснившиеся к городской стене.
— Это я, Васко.
— Вы — и вдруг здесь, Руй Ваз! Только что, когда я уходил от епископа, вы стояли там на карауле!
— Нашелся добрый приятель, согласился постоять за меня, а я поскорее бросился сюда, чтобы успеть сказать вам до вашего отъезда…
— Что же именно?
— Что мне известно, куда вы направляетесь. Между нашими было условлено, что поедете вы; там, куда вы прибудете, вы узнаете вести, касающиеся нас всех. Но, сеньор Васко, молодой господин, прежде чем двинуться в Грижо́, поговорите сперва с нею.
— С кем это — с нею?
— С ведьмой из Гайи, с кем же еще.
— Нет, этого я не сделаю. Я поклялся, что не буду ни останавливаться, ни отдыхать, покуда не выполню обещанного. Сначала я должен побывать в Грижо́, потом…
— Потом? Пусть будет так. По возвращении из Грижо зайдите в часовню святого Марка, и там вы встретите человека, который расскажет вам то, чего я не могу рассказать здесь и сейчас.
Но тут подошли перевозчики, Руй Ваз скрылся, подобно тени, а Васко с гнедым взошел на лодку-савейро,{43} каковая и переправила их в новую часть города.
Время, затраченное на все то, о чем мы рассказали, и на стремительную скачку от прибрежья Вила-Новы до холма, именуемого Бандейра, составило в целом менее часа. Стояла еще ночь, воистину ночь, глухая и непроглядная, когда добрался он до этого холма, который приобрел такую известность ныне,{44} в ходе наших кровопролитных гражданских междоусобиц.
Пусть же сеньор студент следует своим путем, подобно тому как я сам следовал своим, — столько раз, на куда менее резвых скакунах и куда более медлительно, — когда, охваченный смертной тоской по моему родному Доуро, добирался на пресловутом наемном муле, семенившем мелкой рысцой, до приветливых берегов Мондего, которые так проклинало неблагодарное мое сердце;{45} а ведь за всю мою жизнь на этом свете мне на долю не выпадали дни счастливее тех, что провел я там в невинную и беззаботную пору безмятежной студенческой жизни.
Глава VIII. Парламент, прения
Пусть же следует своим путем сеньор студент, а мы — и повествование наше — вернемся к тому месту, где его начали и где сосредоточился, как в фокусе, весь интерес сей правдивейшей истории.
На улице Святой Анны и под благословенной ее аркой еще отдавалось звонкое цоканье копыт епископского гнедого, резво несшего к берегу реки своего юного седока, который был ему легким бременем, когда чьи-то смутные фигуры — сначала одна, потом две, вот уже их три, шесть, всего же набралось двенадцать, а то и пятнадцать — стали появляться из соседних улочек и переулков; они двигались тихохонько, словно разбойники, подстерегающие случай добраться к сроку до места сбора, откуда двинутся они на ночное дело, что обмыслили загодя и во всех тонкостях.
Все они так плотно кутались в длинные темные плащи, что в густом ночном мраке было почти невозможно разглядеть крадущиеся фигуры. Место сбора было неподалеку от арки, и после сигнала, явно условленного заранее, чей-то голос проговорил:
— Все пришли?
— Все, Перо Ваз!
— Потише! Нет здесь ни Перо, ни Пайо. Кто принес отмычку?
— Я, она только-только с наковальни, остыть не успела. К тому же, покуда я ее отковывал, все пальцы себе обжег.