— Мои сиблинги напоминают, — объяснил Эд, — что все эти красавчики, презирающие всех вокруг так, как будто они сами вылупились из яйца нефилима, во времена великанов были всего лишь прислугой, убирающей навоз за элефантами. Эльфы были бы счастливы, если бы все об этом забыли, но нет, прикупить монополию на долгую память не потянули даже они.
Зал грохнул дружным ржанием в бороды — дварфы традиционно не выносят эльфов. Даже больше, чем их не любят все остальные народы Альвираха.
— И кстати, говоря об эльфах,
не можем мы вам не напомнить,
где заседают эти парни,
которых все так обожают, — продолжил Шензи.
— В каких же креслах континента,
уселись эти эльфы жопой,
в которой даже геморрою,
исполнилось лет двести-триста? — повторил вопрос Банзай.
Дварфы захохотали, обливая бороды пивом.
— В Консилиуме Корпорском,
который жизнь разумным портит,
да за столами у Советов,
что в городах снимают сливки, — ответил сам себе Шензи.
— Мои сиблинги хотят сказать, что в любой администрации плюнуть некуда, чтобы не попасть в эльфа, — пояснил Эд. — Эльфы и власть, как дварфы и пиво. Тяга первых ко второму преодолевает любые препятствия.
За столиками одобрительно загрохотали каменными кружками, а Эд продолжил:
— И только в Совете Жерла и Доме Камарут нет ни одного томного красавчика. А знаете, почему вам так повезло?
— Почему? — крикнул кто-то из зала.
— Потому что тут не достать вина! Эльфы с их тысячелетним алкоголизмом, который они предпочитают называть «изысканным вкусом», не могут прожить без него и суток! А знаете, что случилось с эльфом, который попробовал дварфовской самогонки?
— Что? — снова крикнули из зала.
— Его пришлось переливать в помойное ведро из собственных сапог!
Дварфы надрываются от хохота, топают ботинками и грохочут кружками. Многие, в порыве алкогольного патриотизма погнали официантов за стаканчиком «Слезы Пронесада», которая не растворяет только лужёный дварфовский желудок, поэтому хранится в бутылях из магически выдутого алмаза.
— Как вы это назвали? Стендап? — спрашивает Полчек, отхлёбывая из бокала что-то ядовито-зелёное и пахнущее полынью. — Кажется, публика довольна.
— Никогда бы не подумала, что тройняшки так угодят нашим, — сказала задумчиво Спичка.
Братья-голиафы продолжали веселить публику. Стоя неподвижно, с серьёзными, невозмутимыми лицами, они просто говорили так, как привыкли говорить всегда, но к концу их выступления дварфы хохотали, не останавливаясь, пуская носом пивные пузыри и утирая слёзы рукавами кольчуг.
* * *
— После такого триумфа даже страшновато на сцену выходить, — пожаловалась Фаль, когда голиафы коротко поклонились, чётко развернулись и промаршировали за кулисы.
— А я рада за ребят, — сказала Завирушка. — Теперь у них есть собственный номер, и такой успешный!
— Ага, — кивнула гномиха, — только надо было их в конец программы ставить. Потому что представление должно идти по нарастающей, а мы сейчас просадим…
— Не просадим, я уверена! Пошли, сделаем это!
— Уважаемая публика! — объявил со сцены Пан. — Сейчас мы покажем вам миниспектакль «Ревнивый муж и хитрый дварф». В роли дварфа…
Спичка, вышедшая на сцену вместе с Паном, коротко поклонилась, и зал затих в гробовом молчании.
— Ой, что-то будет… — прошептала за кулисами Фаль Завирушке.
— Ого, — сказал кто-то из зрителей в тишине. — А скажи ещё чего-нибудь.
— Итак, постановка бродячего театра «Дом живых»… — немного растерянно продолжил Пан. — Комедия положений…
— Гениально, — сказал кто-то в зале. — Как будто правда козёл говорит.
— Потрясающий талант, — согласился с ним другой зритель. — Очень убедительно.
— Они приняли нас за трюк с чревовещателем! — бесится за кулисами Пан, пока работники сцены вытаскивают на неё нехитрый реквизит.
— Ничего, — успокаивает его Завирушка, — зато у нас есть ещё один запасной номер. Для него вообще ничего не нужно — выходите вдвоём с кем угодно, твой партнёр молчит, а ты разговариваешь.
— Это оскорбительно!
— Это шоу, — смеётся Полчек, — в нём только одно правило.
— Какое?
— Шоу должно продолжаться! — в его стакане ярко-красный напиток, который пахнет попыткой перебить сивушный дух ягодами.
На сцене два кресла и стол. В одном сидит сердитый Кифри, в другом, поджав под себя коротенькие ножки, уютно расположилась Фаль. В новой пьесе она не Мья Алепу, а просто жена ревнивого мужа, который так третирует её за выдуманные измены, что она решается ему назло изменить по-настоящему.
Пристроившийся в уголке сцены табакси ударяет по струнам, и действие начинается.
— Тебе не верю я, моя супруга!
Я видел, как смотрела ты в окно! — поёт Кифри.
— Ко мне должна прийти моя подруга,
хотя тебе, конечно, всё равно! — вторит ему Фаль.
Подругу играет Завирушка. Она вбегает в комнату и поёт:
— Привет-привет, счастливая семейка!
Как рада вас увидеть снова я!
— Твоя подруга та ещё злодейка,
подругам не доверятся мужья! — продолжает пилить жену Кифри.
Когда он удаляется, Фаль жалуется гостье, что муж ревнует её как ненормальный и выгнал очередного портного, потому что тот мужчина.
Мне нечего надеть, моя подруга!
Мои наряды — старое тряпьё!
А главное — как зла я на супруга!
Как надоело мне его нытьё!
Коварная и находчивая Завирушка предлагает хитрый план — привести к ней портного-мужчину под видом портнихи-женщины. Так Фаль сможет и пополнить гардероб, и наставить рога постылому мужу.
— Но как же нам рассеять подозренья?
Мужчину не подпустит он ко мне! — сомневается Фаль.
— Не бойся, я придумала решенье,
ведь это будет дварфиха в броне! — отвечает ей Завирушка.
Когда на сцену, наконец, выходит Спичка, играющая торговца платьями, притворяющегося торговкой платьями, ревнивый муж не рискует настаивать на проверке её гендерной принадлежности.
— Ах, эта дварфиха, она такая грозная!
В ночи её секира так блестит!
Но говорят, портниха виртуозная,
пускай жена мою заботу ощутит! — радуется Кифри и легко оставляет супругу в обществе Спички.
Интрига быстро развивается, дело доходит до примерки, дварфиха с гномихой скрываются за ширмой, откуда, под дружный свист зала, вылетает сначала женское платье, а потом выкатывается дварфовская кираса.
В следующих сценах ловкая Завирушка устраивает им свидания под самым носом у мужа, отвлекая его разговором, пока за ширмой идёт очередная «примерка». И всё бы хорошо, но вскоре новые платья становятся узки в талии весёлой жёнушке. Муж ликует, что их брак, долгое время бывший бесплодным, наконец-то принёс наследника.
— Как счастлив я, ребёнок наш родился!
Наш брак надёжен стал как никогда!
Я в верности её зря усомнился,
но у младенца почему-то борода… — поёт напоследок Кифри, и зал взрывается хохотом и аплодисментами.