Я поклялась ему его здоровьем!
И пусть наш брак не осенён любовью,
я не хочу внимать его нытью!
Актёры то и дело переходят с реплик на пение, сопровождаемое аккомпанементом укулеле в руках табакси, залихватскими скрипичными соло Полчека и ритмом, который отбивает Пан на паре маленьких барабанчиков.
— Этот балбес не заметит, даже если ты будешь пьяна в стельку! Ну, давай, по кружечке! — уговаривает подругу Падпараджа:
Наполним элем мы вот эти кружки,
ты посмотри, как пена хороша!
Когда садятся выпить две подружки,
ликует печень и поёт душа!
Разумеется, Мья сдаётся, подруги напиваются и пьяные пускаются в пляс под такую развесёлую скрипичную партию, что у Полчека чуть смычок не дымится. Зрители в зале притопывают и прихлопывают, а эль льётся рекой. Теперь уже хозяин таверны счастлив, а Спичка смотрит на текущую мимо прибыль с изрядной досадой.
Унылого зануду-мужа играет Кифри. Он заявляется в разгар веселья и начинает подозрительно принюхиваться:
Моя супруга, в доме пахнет хмелем!
Я начинаю вновь подозревать,
что твоя кружка наполнялась элем,
и мне тебя придётся отругать!
В это время Завирушка, изображающая Падпараджу, комично подкрадывается на цыпочках к нему сзади и обливает остатками эля его штаны. Публика свистит и хохочет.
О мой супруг, не сам ли ты напился?
Ты посмотри, мокры твои штаны!
Опять до ночи в кабаке резвился,
твоим беспутством мы поражены!
Устыжённый супруг с позором сбегает, девушки выпивают ещё по кружке и снова зажигательно пляшут, увлекая за собой в хоровод караванщиков, паломников и торговцев. Табакси бегает между столиков с тяжелеющей на глазах шляпой.
— Историей такой весьма несложной,
на диво публика увлечена,
хотя сюжет глубин отнюдь не полон, — замечает Шензи.
— Зато её подача экспрессивна,
и нет морали вымученно-тяжкой,
что свойственна серьёзному искусству, — возразил ему Банзай.
— Не стоит ли и нам себе найти
какого-либо места в буффонаде,
признав её пусть странным, но искусством? — предлагает Шензи.
Эд, оглядевшись, видит, что пояснить речь сиблингов некому: Завирушка и Фаль, раскрасневшись, отбиваются от многочисленных предложений выпить, доносящихся из-за столиков; Кифри, грозно шевеля бровями, осаживает самых настойчивых. Табакси мечется со шляпой, Спичка считает выручку, Пан с досадой рассматривает пробитый копытом барабанчик, а Франциско тащит на плечах в комнату пьяного в дым Полчека. Сапоги драматурга чертят каблуками дорожки на пыльном полу, но руки крепко держат скрипку и смычок.
* * *
— Эй, хозяин, а как же мы?
— Сегодня только за наличные, ребятки, — отвечает стоящий на крыльце шарообразный полурослик.
Перед ним переминается на тёмном дворе компания пестро и причудливо одетых приезжих. Их расписной, запряжённый двумя лошадьми фургончик стоит поодаль.
— Но мы же всегда играли за еду и ночлег! — возмущается их предводитель.
— Сегодня только за наличные, — качает головой владелец таверны, — у меня уже есть культурная программа на вечер.
— Но это наше место! — настаивает тот.
— Это прежде всего моё место! — осаживает его хозяин.
Из дверей за его спиной показывается шишковатая голова и мощное плечо орка-вышибалы, и компания отступает на шаг назад.
— Но мы же настоящие менестрели, — снизив тон, продолжает уговаривать предводитель, — не какая-то там «буффонада»! Не первый год выступаем, репертуар проверенный.
— Ваш репертуар за эти годы достал даже меня. Нет ни одной шутки, которую я не слышал бы раз сто. Ваши сценки в новинку разве что младенцам, которых везут с собой паломники. Но младенцы не заказывают выпивку.
— Но-но! — кривится менестрель. — Репертуар утверждённый, лицензированный, одобрен Домом Теней. Все пьесы честно приобретены у официальных драматургов Дома, никакой отсебятины! Неужели эти новички лучше?
— То-то от вас уже мухи дохнут. От ваших песен публика спит, а от их — пляшет. Я за вечер заработал на них больше, чем на вас — за год. А ещё у них реликтовый ленивец, мимо которого проедет только тот, у кого нет ни капли любопытства. А такие люди не отправляются в дорогу. Так что или платите за ночлег и ужин, или проваливайте.
Предводитель менестрелей злобно смотрит на хозяина, сплёвывает на утоптанную пыльную землю двора, разворачивается и направляется к своему фургону.
— Пойдёмте, братва, нам тут не рады, — бросает он на ходу, и его компания, недобро переглядываясь, отправляется следом.
Менестрели загружаются в тесный фургончик, где им придётся спать вповалку, толкаясь на укрытом ветхими грязными тряпками полу, и выезжают за ворота. Там повозка останавливается.
— Проберись и разузнай про них всё, что сможешь! — напутствует их предводитель мелкого молодого хобгоблина. — Кто они такие, откуда взялись, куда едут. «Буффонада», ишь.
— Есть, шеф! Но зачем?
— Сдаётся мне, эта дорога тесновата для двух бродячих театров.
Глава 3
Прекрасная дварфийская дева
— Это они называют «континентальным завтраком»? — ворчит табакси. — Интересно, какого континента? Этим и пикси не накормишь.
— Давняя традиция таверн, — сообщает ему Спичка. — Хочешь отправиться в дорогу сытым, доплачивай. Ничего, в фургоне пожуёте.
— Жадная ты, дамочка, — вздыхает Рыжий Зад. — Сколько вчера собрали?
— Сколько собрали — всё наше.
— Я же видел, неплохой сбор.
— У нас были большие вложения. Фургон. Припасы. Жуть эта реликтовая…
— Брмр, — рокотнул ленивец.
— Вот именно. Инвестиции надо отбивать, а не проедать прибыль.
— А мне тут понравилось, — говорит, улыбаясь, Завирушка. — Постель мягкая, и её не надо делить с Фаль. И завтрак неплохой, даже кофе подали.
— Я как-то даже отвык от несолёного кофе, — жалуется мрачный Полчек. — Чем вчера всё кончилось? Почему-то я плохо помню вечер.
— Ещё бы, — язвительно отвечает ему Спичка, — под конец ты надрался как полурослик на дварфовской пьянке.
— Слишком много эмоций. Моя тонкая творческая натура подверглась ужасному стрессу.
— Вину она подверглась! Да запрягайте уже!
Ленивец, которым командует взобравшаяся в седло Завирушка, встаёт в оглобли. Тройняшки закрепляют сбрую.
— Поехали, Шурумбурум! — звонко кричит девушка, и фургон, скрипя, выезжает за ворота.
— Франциско!
— Да, господин.
— Я плохо помню, но, мне кажется, новая трактовка образа Падпараджи имела определённый успех?
— Оглушительный успех, я бы сказал. Я чуть не оглох от криков публики.
— Это надо отметить! Вина мне!
Пан недовольно топочет копытцами взад-вперёд по коридору раскачивающегося на ходу фургона, остальные смотрят на него, поворачивая головы то вправо, то влево.
— Я возмущён, — сообщает он, наконец. — Я возмущён тем, как легко вы скатились до трактирного уровня!
— Я бы назвала это «уровнем окупаемости проекта», — парирует Спичка, встряхивая мешок с серебром.
— Вам лишь бы денег заработать!— восклицает козёл.
— А что плохого в деньгах? — удивляется табакси.