— Не понял.
— В глубине души вы не уверены в своей гендерной принадлежности, — объяснил доктор.
— Я убеждаюсь в ней всякий раз, когда подхожу к писсуару, — пробормотал А2. — Или когда бреюсь по утрам.
— Это внешние проявления, господин Аккерман, а институт несет перед обществом ответственность за ваше психологическое здоровье. Вы должны быть тем, кем себя считаете.
— С моим психологическим здоровьем все в порядке.
— Мы не уверены.
— Из-за того, что однажды я оговорился?
— Однажды? — поднял брови Каплан. — Три раза в течение пяти лет?! Это не «однажды», доктор Аккерман.
— Вы сейчас серьезно?
— Внутри вас живет девочка, которую вы жестоко подавляете, — отчеканил Морган. — И мы обязаны ее спасти!
Время молча проносилось мимо, а вот жизнь, похоже, готовилась совершить потрясающий и совершенно неожиданный кульбит.
— Кого спасти? — мяукнул А2.
— Маленькую девочку, которая живет внутри вас, — объяснил Морган. — Возможно, речь идет о неродившейся сестре.
— У меня никогда не было сестры!
— Об этом я и говорю, доктор Аккерман: бедная девочка не родилась, но застряла в вашем сознании и тридцать шесть лет испытывала жесточайший психологический прессинг. Вы заставляли ее быть мужчиной.
Алекс судорожно вздохнул и в отчаянии всплеснул руками:
— Вы правда говорите то, что я слышу?
— Правда, — подтвердил Каплан.
А2 нервно вытер выступивший на лбу пот, как ни странно, он не забыл сделать это носовым платком, после чего простонал:
— Тогда скажите, что я сумасшедший, и пропишите какие-нибудь таблетки.
— Вы — глубоко несчастный человек с искаженной гендерной идентичностью, — очень мягко, по-отечески, произнес Морган. — Возможно, вы долгих тридцать шесть лет были несчастливы, даже не подозревая об этом. Не понимая, откуда берутся депрессии…
— У меня не бывает депрессий.
— …внезапные вспышки гнева…
— Никогда на замечал.
— …желание все бросить и покончить с жизнью.
— Вы, случайно, не о себе рассказываете?
Однако перебить, остановить или разозлить Моргана оказалось непосильной задачей: врач поймал нужный тон и наслаждался каждой секундой разговора.
— Мы сделаем все, чтобы вы стали по-настоящему счастливы, доктор Аккерман. Мы проверим вас и выясним, кто эта несчастная девочка.
Жизненный кульбит обретал явственные очертания и грозил переломом шеи — в переносном смысле, потому что все рассыпалось на глазах. Ведь новую гендерную идентичность ему собирались нанести вместо старой.
— Мне нравится быть мужчиной, — прошептал Алекс.
— Проверим, — пообещал доктор. — И если окажется, что вам действительно комфортно, — оставим все как есть.
— Так речь о моем комфорте или о спасении сестры, которой у меня никогда не было?
— Речь о том, чтобы вы были счастливы, — назидательно произнес Каплан.
— Уверены?
— Вы когда-нибудь слышали о таком понятии: гуманизм?
— Разумеется.
— Вы понимаете, что оно означает?
— До сих пор думал, что да, — выдохнул А2.
— А вот сейчас нет необходимости ерничать, доктор Аккерман, — дружески произнес врач. — В вашем положении нужно серьезно задуматься.
— О чем?
— Будем называть вещи своими именами, доктор Аккерман: сознательно или нет, вы препятствуете существованию свободной, полноценной личности.
— Я — личность, — дрожащим голосом заявил Алекс, с ужасом догадываясь, чем закончится визит в институт Права и Толерантности.
— Возможно, вы живете за счет другого, — печально ответил Морган.
— А вдруг вы ошибаетесь?
— Мы проведем тесты.
— Психологические?
— В том числе психологические. — Каплан скрестил на груди руки. — Вам не о чем беспокоиться, доктор Аккерман, наш институт профессионально занимается счастьем, и если окажется, что внутри вас нет девочки, я первый вас расцелую.
— А если вы решите, что она есть? — хрипло поинтересовался А2.
— Тогда я просто пожму вам руку, — рассмеялся Морган.
Он был очень, очень доволен собой.
Paris, Champigny-sur-Marne
Власть.
Когда мы говорим о природе общества — мы говорим о власти и только о ней, потому что без власти нет ни структуры, ни порядка, ни движения. А отсутствие движения — признак смерти. Общества без власти не существует, как и человека вне общества. Как бы далеко человек ни ушел от себе подобных, как бы ни гордился своим отшельничеством, он все равно остается частью общества.