— Это не Наполеон, цветочек, а мануфактурист Хрякин. Это он без водопровода.
— Типичная сволочь. Догнивающий класс. Отрыжка средневекового капитализма. Где здесь колодец?
— За помойной ямой налево. Береги свое здоровье, родной, не упади в ледник и смотри, чтобы тебя не укусила собака за ляжку.
На следующий день количество поцелуев в домике с колоннами сократилось почти вдвое.
На другое утро Гудоемов разыскал в подвале мрачного человека с бородой, росшей у него вместо усов. Оказалось, что этот человек с двойной фамилией Стык-Дрицын был родственником покойного домовладельца и являлся в домике с колоннами дворником, домоуправлением и санитарной тройкой. Кроме этого, он настраивал рояли, делал из ваты кошек для ручной продажи и брал заказы на тапочки.
— Послушайте, — сухо сказал ему Гудоемов, — мне кажется, что из-под крыши что-то капает.
— А как не капать, — уныло и недружелюбно ответил Стык-Дрицын — когда она проваливается.
— Кто проваливается?
— Крыша. Я ее по выходным дням столбами подправляю. А жильцы — сволочи: столбы на дрова перепиливают. Столбов на них не напасешься.
— Чинить же надо, — скорбно вздохнул Гудоемов. — Нельзя же так.
Через четыре дня о поцелуях в домике с колоннами ничего не было слышно. Это был обряд, давно уже потонувший в глухой старине. Дрова обещали привезти через две декады, и Анна Карловна растапливала печь разрозненным Диккенсом.
— Не сиди олухом, — едко шипела она на Гудоемова. — Не пяль на меня глаза. Делай хоть что-нибудь. Сунь в печку хоть что-нибудь. Зачем у нас портреты в рамах?! Сунь в печку раму!
— Отстань, ведьма, — откликнулся Гудоемов, гневно шлепая туфлей, — это не девятнадцатый год — топить печку рамами! Я хочу жить в девятьсот тридцать пятом.
— Поезжай обратно на Триумфальную! Это ты первый сказал — домик с колоннами. Тупичка захотелось, дубина!
— Молчи, урна! Это ты гудела насчет домика с колоннами. Отдай мне паровое отопление и отдельный телефон!
— Интеллигент! Верни мне мою ванную и номер шесть без пересадки! Подавись своими колоннами. Рябина на дворе! Куры! Живи с дворовой курицей и оставь меня в покое!
— Замолчи! Я не могу слышать вас, Анна Карловна!.. Карл! Имя какое выбрал! Может быть, еще какой-нибудь Карл Пятый или Седьмой. На чистке все обнаружится!
Прошло еще полторы декады, и в «Вечерней Москве» появилось маленькое заманчивое объявление:
СРОЧН. МЕН. уютк. кварт, со вс. уд. в тихом тупичке в дом. с колон, на одну прох. комн, в центре. Согласи, за год вперед, на ремонт и застр. Левохалупьевский пер., д. 7, во дворе за колодцем, кричать два раза.
Ночью уже ворвался первый кандидат на обмен. Он нетерпеливо мял серую барашковую шапку и восхищенно ахал:
— Домик с колоннами! Рябина во дворе! Тихий тупичок!..
— Замечательно, замечательно, дорогой товарищ, — радостно лебезил Гудоемов. — А какие закаты! Пушистый снег… Вы будете вслух читать Диккенса… чайник… вишневое варенье… Наполеон заходил… Дайте ваш адресок. Вещички мы ваши сами перенесем, честное слово, вы не беспокойтесь. Я люблю со шкафами ходить. И она любит. Вы не смотрите, что она такая грустная. Дайте ей сундук в трамвае провезти — сразу повеселеет. Значит, завтра в шесть утра. Обязательно придем, обязательно!..
Через пять дней Гудоемов и Анна Карловна сидели около парового отопления в узкой проходной комнате, грели ноги и радостно прислушивались, как сосед прибивал большим молотком вешалку к стене.
— Жизнь! Размах! — восторженно шептал Гудоемов. — Стучит! Прибивает! Вихрь большого города! Это тебе не домик с колоннами! Дай я тебя поцелую!
— Топят каждый день, — возбужденно шевелила ногами Анна Карловна, — внизу трамваи, завтра пойдем в театр… Дай я тебя поцелую… Я всю жизнь мечтала об уютной проходной комнате в центре!
— Еще бы, — ласково подмигнул Гудоемов. — Это тебе не рябина во дворе.
— И даже не куры, — ласково закончила Анна Карловна и поцеловала мужа в висок.
Сосед упоенно играл на гармошке. Стекла дребезжали.
ИЗ ЖУРНАЛЬНЫХ И ГАЗЕТНЫХ ПУБЛИКАЦИЙ
До 1928 года
Средство от ревности
(По рецепту Аркадия Бухова)
Рдин немецкий ученый уверяет, что у ботокудов существует такой обычай: если муж заподозрит жену в измене — он созывает своих приятелей, и те, поймав соперника их друга, съедают его — как говорят провинциальные рецензенты — под шумные аплодисменты собравшихся.
Масса несообразностей русской и общеевропейской жизни не позволяет ввести этот веселый обычай у нас. Вряд ли у каждого из нас найдется хотя бы по жалкой кучке гимназических или университетских друзей, которые бы приняли участие в скромном завтраке из обидевшего вас человека, хотя бы он был искуснейшим образом приготовлен руками опытнейшего повара…
Другой ученый утверждает, что у всякого человека, помимо его интеллигентности, вместе с ревностью является чувство необходимости физического разрушения… Я лично знаю одну скучную и неприятную историю об одном борце, у которого сбежала жена, и что из этого вышло… Борец впал в такое бешенство, что сломал печку, опрокинул всю бархатную мебель и побил хозяина квартиры. Несмотря на такие радикальные меры, жена не вернулась; борца выгнали с квартиры; как мне передавали, на ревность это не повлияло.
В жизненном обиходе каждого человека всегда найдется несколько случаев борьбы с чужой или своей ревностью; кто не знает ряда таких печальных фактов, когда многие в порыве ревности бросали выгодные места государственной службы и шли в вагоновожатые, женились на дочерях своих кредиторов, меняли квартиры, безвозвратно кидали литературные работы и становились коллекционерами старых почтовых марок, стреляли в любимую женщину холостым зарядом и, отбыв необходимое наказание, умирали в занятиях спиритизмом… Но разве это меры борьбы с ревностью? Разве хоть одно из этих средств сможет заставить любимого человека крепче и сильнее полюбить вас?..
Вот, по моему мнению, каким образом каждый ревнивый человек сможет не только побороть свою ревность, но и достичь самых блестящих результатов…
Сегодня утром, зайдя за английской булавкой к жене, вы были обрадованы и слегка растроганы следующими находками, которые вряд ли смогут украсить и обогреть чью-нибудь одинокую, тихую жизнь: 1) записку на туалете, в которой черным по белому (вернее, зеленым по сиреневому) написано, что бедный страдающий и вечно любящий Пивков ждет сегодня вашу жену к шести часам у себя; 2) фотографическую карточку того же Пивкова с надписью на обороте («Люблю и обожаю. До гроба и надолго-надолго. Твой Мишик»); 3) букет цветов, перевязанный желтой лентой и с воткнутой в него визитной карточкой означенного Пивкова, и массу других вещей, непереносимых в обычной супружеской жизни.
Что бы сделал в вашем положении человек без логики, без твердой мужской выдержки?.. Он бросился бы к жене и, осыпая ее проклятьями, стал бы ломать о пол легко бьющиеся предметы роскоши и первой необходимости, топтать цветы г. Пивкова, сейчас же послал бы в аптеку за четвертью синильной кислоты, стал бы заряжать револьвер, которым в обычное, мирное время прислуга вколачивала гвозди для вновь приобретаемых стенных украшений, грозился бы подать жалобу во все учреждения провинции и столицы — словом, создал бы веселую, живую и яркую работу рук и языка, которая ни в коем случае не привела бы ни к каким результатам…
Разве сделали бы все это вы? Никогда…
— Милая, — задаете вы вопрос жене около шести вечера, — почему же ты не одеваешься?
— А зачем? — бледнея, догадывается жена. — Зачем это тебе?