РЕЧЬ (ЗАСТОЛЬНАЯ), ПРОИЗНОСИМАЯ ПОСЛЕ УХОДА ГОСТЕЙ, ПРОСИДЕВШИХ ЗА УЖИНОМ НЕНОРМАЛЬНОЕ КОЛИЧЕСТВО ВРЕМЕНИ
Как и большинство застольных речей, произносится за столом самим хозяином дома и ужина. Обе руки остаются свободны для резких и коротких ударов по столу. Форма одежды безразлична; лучше — парадный костюм с большим свежим жирным пятном на одном из отворотов этой красивой и в то же время не подчеркнуто официальной одежды.
— Да, прав был поэт, сказавший: где стол был яств, там гроб стоит. Не надо обманывать себя: съедено все. Жестокая правда, сказанная прямо в глаза, гораздо лучше всех утешающих лживых слов. Конечно, вот до этой дешевой копченой селедки никто даже из чувства вежливости не дотронулся пальцем. Потухающим горьким взглядом она одна смотрит на своих погибших товарищей и соседей по столу, но пусть другие утопающие хватаются за соломинку, но я не буду хвататься за селедку, утешеньице небольшое. А ведь все было, все было…
Был окорок. Как сейчас, вижу перед собой его доброе, радушное лицо, смотревшее на всех со своей специфически ласковой улыбкой. Прекрасный человек был покойник. В этот тихий праздничный вечер — скажем, даже не очень тихий и не вечер, а ночь, это дело не меняет — ты пал под ножами тридцати двух озверелых людей. Да, справедливо сказал поэт: и грозные тучи тебя облегали, и молнии грозно тебя обвивали… Рядом с тобой пал гусь. Лучше всего о нем смело и открыто высказался его недавний хозяин, большой человек с рыжей бородой: 24 руб. 80 коп. До сих пор у меня в ушах звенит эта историческая фраза. Прощай, гусь, не вспоминай лихом. Не я тебя ел, и не мне отвечать. Около тебя плавали сардинки. Разве их участь легче? Их обезглавленные трупики таяли во рту моих гостей. как снег на вершинах Везувия. Может быть, на этой горе и нет снега, но от этого ни мне, ни сардинкам не легче. Как говорят — каждый сам за себя, а один для всех. Сегодня я был для всех.
Где ты, товарищ моего сегодняшнего утра, швейцарский сыр со слезой? Где ты, нейтральный приятель, тебя нет. Кстати, о слезе: плакать хочется. Пятый час, а хочется. Слеза мой взор туманит. Впрочем, и тут оказался прав поэт: «Ты не плачь, Маруся, еду я в Китай…» К слову: Саша… Есть у вас на кухне кусочек черного хлеба?
Несколько веселых экспромтов, прибауток и остроумных слов, вставляемых хозяином дома среди разговора за столом и в гостиной для придания беседе дружеского характера и налета известной интимности.
ЭКСПРОМТ ПО ПОВОДУ ОДНОГО ИЗ ГОСТЕЙ, КОТОРЫЙ УХОДИТ ВНЕЗАПНО, ОБИЖЕННЫЙ ОТСУТСТВИЕМ КАРТ И СПИРТНЫХ НАПИТКОВ, и долго ОДЕВАЕТСЯ В ПРИХОЖЕЙ
Обыкновенно такой экспромт произносится по бумажке, причем соответствующими телодвижениями и игрой глаз необходимо показать, что он относится не только к одному лицу, а имеет общий характер, что очень выгодно оттеняет экспромт со стороны его живости и остроты.
ЭКСПРОМТ ЧИСТО ЗАСТОЛЬНЫЙ. СЛЕГКА ПАРОДИЧЕСКИЙ. ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ДЛЯ КРУГА БЛИЗКИХ ПО ДУХУ ЛИЦ
Допустима легкая вариация: и не бегали других объедать. Шероховатость стиха не только не бросается в глаза, а, наоборот, подчеркивает непосредственную искренность замысла автора и его желание заинтересовать слушателей.
УДАЧНЫЕ СЛОВЕЧКИ. КИДАЕМЫЕ РАДУШНЫМ ХОЗЯИНОМ ВО ВРЕМЯ ИГРЫ В КАРТЫ НА ПРАЗДНИКАХ ИЛИ ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ
— Когда не с чего — так с пик, а когда некуда — так к Трихину (фамилия хозяина дома).
— Бью вашу даму — не ту, с которой третьего дня видел вас в ресторане, а эту вот — пиковую.
— А ну-ка, девяточку! Эге, брат… Это не то что хозяйские папиросы курить, а свои дома оставлять! Тут умнее нужно.
Шутки произносятся сразу, бойко и как будто бы вскользь, как бы не относящиеся к одному из собеседников. Шутки, оставшиеся непонятыми, повторяются во второй и третий раз. Если хозяина в это время нет в комнате, их может повторить его жена или приезжий родственник.
Искусство портить бумагу
Когда-то в большом древнем городе таким людям жилось очень легко и беззаботно. О них говорили кратко и с большим уважением:
— Это наш городской красавец.
— А что он у вас делает? — спрашивал любопытный иностранец.
— Тем и живет. Больше ничем не занимается.
И всем было понятно, что человек, одаренный красотой, должен целый день шляться по общественным местам и услаждать взоры туземцев от девяти утра до двенадцати ночи.
За это его кормили, поили, снабжали деньгами и одобрительно похлопывали по левому плечу.
Когда прошло выгодное древнее время, с местных красавцев стали брать такие же, как и со всех, городские налоги, заставляли их работать на пристанях, выкидывали из квартир, а красоте их придавали оправдывающее значение только пожилые и обеспеченные вдовы.
Тогда их место заняли поэты. О них сначала говорили робко и почтительно:
— У него в душе огонь.
Поэт являлся узаконенным двигателем внутреннего сгорания, бездельничал, подбирал слова с одинаковыми окончаниями и без заранее преднамеренного значения и вызывал общие симпатии, как цыпленок в сухарях на обеденном столе.
Каждый век делается суше и суше, как институтка, вышедшая замуж за ростовщика. Поэты падали в цене с исключительным успехом.
Если в XVII веке при входе поэта в зало, где пожирался торжественный обед, к нему навстречу выходил сам хозяин, то в XVIII веке уже при появлении поэта не подымался никто, кроме сурового мажордома с готовым предложением на устах прийти завтра. Уже тогда во дворцах вельмож поэты были заменены густопсовыми гончими, содержание которых обходилось значительно меньше и давало больше развлечений. К поэтам стали относиться почти с неудовольствием.
В наше время это почти пренебрежительная кличка.
Если деловой человек нанимает конторщика и последний. вместо очередной работы, сидит за столом и хлопает губами, путает цифры и опаздывает на четыре часа в сутки, — прежде чем назвать его идиотом, деловой человек непременно вежливо предупредит:
— Что это у вас за поэтический вид… Волосы в разные стороны… Книги запущены… И жалованье за два месяца вперед. Я вас не для лирических стихов пригласил, а прошнурованную и пронумерованную книгу вести.
И, наконец, стихи не только перестали читать, что сделано своевременно, — их почти перестали даже печатать.
Тогда поэты стали прибегать к такому способу воскрешать доброе старое время: сейчас выкопаны все старые формы стиха.
Взгляните на любой номер литературного журнала, и вы увидите: газеллу, сонет, триолет, стансы, романсы…
Газеллы пишутся сейчас приблизительно так:
Газелла