Первое приспособление к новой профессии оказывается всегда неудачным.
Молодая мистрис, неосторожно поставившая ногу в белом ботинке под неопытную руку, вооруженную большим куском ваксы и тяжелой щеткой, поднимает такой крик, как будто бы ей не только испортили ботинки, а собираются оторвать голову.
Предприимчивого мальчика окружает толпа. Один момент, и он уже овладел ногой толстого американца. Что значат слабые попытки толстяка вырвать свою законную ногу из рук энергичного мальчугана, который не выпускает ее, как щенок палку? Через несколько минут бесполезного катанья по земле под улюлюканье прохожих результаты налицо — толстый американец поднимается с пеной на губах от бешенства, но с ярко вычищенными ботинками.
Труд — деньги. И со скрежетом зубовным он втискивает мальчику в руку шестипенсовую монету.
Толпа начинает расспрашивать мальчика, кто он такой. Ничего компрометирующего о себе он рассказать не может, так как не знает ни одного слова. Это всем очень нравится, и некоторые ударяют его толстыми зонтиками по голове.
Кто это бежит по улице, кричит что-то на непонятном языке и тыкает проходящим мимо вчерашние вечерние газеты? Это он.
— Из мальчика что-то выйдет, — задумчиво говорят полисмены, помахивая белыми палочками, — негодяй продает вчерашние газеты. Завтра он что-то сопрет в магазине.
В Америке, как и у нас, сначала покупают газеты, потом начинают их читать. И уже после этого, дойдя до подписи ответственного редактора, догадываются, что газета вчерашняя и что газетчик надул.
Время — деньги, и бежать по всему городу искать жулика-газетчика отнимет слишком много времени. Пенсовая монета может обойтись в два доллара. Поэтому торговля газетами, поднятыми в аллеях парков и на улицах, идет у смышленого мальчика довольно бойко.
У него приобретается навык к жизни большого американского города. Он скапливает четыре доллара, свободно составляет фразы и ночует под лифтом в незнакомом доме.
С четырьмя долларами в кармане, что составляет по нормальному курсу восемь рублей и по военному двенадцать, в Америке трудно прослыть миллионером. Необходимо придумать что-нибудь такое, до чего еще никто не додумался.
Тогда мальчик начинает ходить по квартирам малосостоятельных людей с большим молотком и предлагает по новому способу подковывать лошадей.
— Убирайтесь ко всем чертям, — сухо отвечают квартиронаниматели, — у нас нет никаких лошадей.
— Тогда у вас есть собака, которую я мог вылечить от чумы тоже новым способом.
— У нас нет собак. Я вас выкину.
— Я знаю способ растягивать линолеум и красить в зеленый цвет канареек. Новый способ.
— Я вас вышвырну старым способом! — кричит взбешенный американец. — Совсем старым способом.
Этим мальчик занимается в течение четырех с половиной лет, пока не делается юношей. Пропитание себе он добывает работой на вокзале в качестве метельщика перрона.
По воскресеньям он уже носит смокинг и цилиндр.
В конце концов, способ привлечь к себе внимание найден. Под видом стекольщика юноша пробирается в дом богатого инженера и ввязывается в разговор с хозяином.
— Мне некогда, — говорит обычное американское приветствие инженер.
— Мне тоже, — спокойно отвечает юноша, — дело в том, что я был вором.
— Полицейский участок внизу налево. Третий дом от угла.
— Я торговал старыми газетами и чистил белые ботинки ваксой.
Так как в Америке дураки живут в пригородах, а в самих городах только коммерсанты и агенты фирм, инженер начинает интересоваться, в чем здесь дело.
— У меня у самого был дядя. — примиряюще говорит он, — который в Сан-Франциско на ярмарках разбивал лбом орехи, а на плату за это развлеченье учился.
— Ваш дядя — идиот, — спокойно замечает юноша, — и Иллинойсе за это стали бы платить месячное жалованье. Гам ярмарки каждую среду. Возьмите меня к себе в личные секретари.
— Вы смелый юноша, — решает инженер, — я вас беру.
— Должен вас предупредить, что я еле-еле читаю, нечист на руку и ничего не умею делать.
— У меня служил один бостонский химик, который не умел править автомобилем. Потом научился.
Юноша становится личным секретарем.
Как и везде — первые шаги неудачны. Помогая разбираться в счетных книгах, юноша умножает количество каких-то вагонов на сумму общего количества привезенной битой птицы, делит это без остатка на первую попавшуюся цифру, оказывающуюся подсчетом китайцев-рабочих на промысле, и выдает все это за оптовую цену только что прибывших европейских макарон.
Следующий результат его работ уже более продуктивен. Он удачно сжигает какой-то старый и умело застрахованный барак, принадлежащий инженеру, и сам получает две тысячи долларов.
На месте барака вырастает целая фабрика, вырабатывающая фаянсовую посуду и фотографические пластинки из маисовой соломы.
Юношу уже называют мистер Чильдер, у него появляется палка с золотым набалдашником, а зубы становятся желтыми от сигар.
День своего тридцатипятилетия мистер Чильдер справляет в собственном особняке, построенном на деньги, добытые от распространения изобретенной им особой резиновой пластинки, которая может служить одновременно — головной шпилькой, дорожной чернильницей, мундштуком и ручным умывальником, может носиться в жилетном кармане и везтись сзади на колесиках.
Американцам это так нравится, что за Чильдером прочно устанавливается титул короля ниток.
Дальше жизнь становится неинтересной. Для поддержания своего престижа необходимо каждый день удивлять американское общество и заставлять говорить о себе газеты.
Сегодня лучший повар страны варит уху в дорогом пианино; завтра лучший европейский композитор, специально выписанный из Норвегии, настраивает автомобильный гудок; через три дня газеты извещают, что в салоне Чильдера мировой боксер Джонсон собственноручно ел живых кроликов, что очень понравилось известной датской певице Мерштрем, специально для этого выписанной из Испании, где она совершала гастрольную поездку.
Приходит необходимость выдавать свою дочь за титулованного европейца. Услужливые комиссионеры приводят титулованных людей по утрам целыми взводами.
Находят даже одного чернокожего принца крови, который во время первого же визита выкусывает у дочки камень с кольца и оказывается негром-маркером из соседнего кафе.
В конце концов, титулованное лицо все-таки находится. Большей частью это венгерский магнат, который на родине торговал просом, а в Америке шесть лет мечтал об открытии табачной лавочки. Он долго не верит своему счастью, просит часть приданого вперед и, женившись, запивает месяца на два. Зато жену свою называет на «вы» и графиней, что очень нравится миллиардеру, который к шестидесяти годам внезапно чувствует прилив молодости и тоже графского достоинства.
Незадолго до смерти в доме миллиардера появляются несколько врачей и начинают все запрещать. Один берет на себя несложную задачу запрещать любимые кушанья, другой оптом запрещает всякое питье, а остальные делят поровну между собой: один запрещает театр, другой музыку и т. д.
Умирает миллиардер медленно от полного истощения, скуки, а иногда просто от отсутствия воздуха, потому что известный медик, которому показалось стыдно взять даром тысячу долларов за визит, приказал забить окна досками, чтобы не проходил свежий воздух.
Около миллиардера едят, пьют, веселятся, а он сидит один, вспоминает свою семью и потихоньку умирает.
Когда он умрет окончательно, его зять долго торгуется с репортерами о некрологе и заказывает траур на все, вплоть до чайного сервиза.