— Жарить… Подашь им на стол, морду воротить будут: сметана гадкая да масло горькое…
— Барыня к ужину велела…
— К ужину и зажарим. В лавке была? Масло купила? А грибы-то купила? Ну и жарь.
— Их и жарить? А эти?
— Ты еще у меня поговоришь — эти… Что купила, те и жарь. Эти, эти… Разговорилась… А как господа дохнуть будут с поганок да с мухоморов, тоже разговаривать будешь?
За ужином счастливые и заспанные грибники с жутко скрываемым чувством отвращения набрасываются на купленные в соседней лавке грибы и с умилением произносят:
— Сами собирали… Четыре часа ходили…
— Ах, какая роскошь… Неужели сами? — стоически-холодно удивляется случайный гость. — Скажите — такие грибы, и сами…
Добрых полчаса еще разговаривают о грибах и кончают только тогда, когда один из самых безнадежно засыпающих грибников тыкает с широкого размаха вилкой в подгорелые котлеты и двигает блюдо к гостю:
— Кушайте… Куште, пжалста… Сами собирали…
В эти дни я совсем не выхожу к ужину.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
(1916)
Сверхъестественное
(Отрывки воспоминаний)
Первый сеанс спиритизма, на котором мне пришлось быть, оставил по себе тяжелое впечатление; воспользовавшись наступившей темнотой и особым нервным напряжением, так свойственным этим минутам, человек с резко очерченными чертами южного лица, принятый нами почему-то за медиума, вышел в прихожую и унес хозяйскую шубу. Уходя, он предупредил нас, чтобы мы ни в коем случае не разрывали цепи.
То, что он ограничился одной шубой, надо приписать исключительно его скромности. Мне снова пришлось услышать об этом человеке через несколько лет. По-видимому, медиумические наклонности его не пропали даром, и после одного из удачных сеансов он ускоренно очутился на скамье подсудимых, в качестве обвиняемого в восьмой краже. Казенный защитник утверждал, что род занятий подсудимого — спиритические сеансы — действительно не мог внушить ему достаточного уважения к чужой собственности.
Во всяком случае, вера во все сверхъестественное, которое должно оканчиваться такой ненужной пропажей вещей домашнего обихода, была во мне сильно поколеблена.
Я цинично разбивал все построения доверчивых людей о загробных явлениях и таинственных голосах.
— Так не верите? — убеждали меня идеалисты. — А как вы объясните… У моего знакомого в Пскове был такой случай. Умер у него зять. Лежит зять на столе, в саване. Вдруг взял и поднялся.
— А зачем это он? — требовал я разъяснения необоснованного поступка псковского зятя.
— Как зачем?.. Ведь мертвец, поймите…
— Чего же тут понимать: пьяный, наверное, был, — делал я попытки объяснить поведение беспокойного мертвеца.
— Кто пьяный? Мертвец?
— Ну да… А что?
— Да разве мертвецы пьют? Вы что? Следователь, что ли?
— Да вы-то что заступаетесь за них, — переходил я на более обидчивый тон, — третьего дня я вот тоже иду по одному переулку, вдруг подходит он ко мне — дайте, говорит, на ночлег, а от самого водкой разит. А вы — мертвец, мертвец. Этак всякий напьется, в бок ножом пырнет, окна выбьет, а на поверку выйдет, что он — мертвец. Много их…
Этим обычно кончались все попытки сблизить меня с целым циклом самых разнообразных явлений загробного мира. Если же я сам пытался рассказать кому-нибудь о сверхъестественном, то весь мой рассказ носил на себе явные следы пристрастного отношения к его героям и нескрытую тенденцию видеть во всем уголовную подкладку.
— Мне один человек говорил. — начинался мой обычный рассказ о соотношении сверхъестественного к жизненному. — у него был случай. Ночевал он в номерах. Вдруг слышит — ночью скребется кто-то сапогом в стену, песни непристойные поет и на гармонике играет. Играл-играл, пел-пел, вдруг как отворится дверь — и словно как облако какое вползает в комнату. Обомлел мой приятель. Язык к гортани прилип, слова сказать не может. И что же, проснулся утром, а ни часов, ни брюк — какие бывало. Вот они, привидения-то…
Бескорыстных, трудолюбивых мертвецов, которые приходили, бесцельно путали трусливых людей и уходили < радостным сознанием сделанного дела, — я не признавал. Стуки в стены, движения блюдечка и появления давно умерших родственников казались мне не доказательством существования чего-то необычайного в нашем мире, а — лишней работой для ближайшего мирового судьи.
Для меня лично появление мертвых родственников, которые выбирают обыкновенно для своих посещений совершенно незанятое время, — гораздо приятнее, чем посещение родственников, случайно оставшихся в живых.
Правда, у мертвых родственников почти всегда одинаковая цель прихода — предупредить о чьей-нибудь смерти (я склонен думать — не находятся ли они на услужении у какого-нибудь хорошо поставленного бюро похоронных процессий или синдиката гробовщиков), но все их поведение по сравнению с родственниками живыми явно говорит в их пользу.
Мертвый родственник скромно приходит ночью, становится в уголок, произносит заученную фразу или даже просто пугнет взглядом и исчезает, не дожидаясь, пока вы затянете с ним нудный разговор о погоде или о здоровье шестимесячной Нюточки. Если же вы еще сделаете вид, что вы испуганы и дрожите, — привидение будет целый век благодарно, до того оно будет польщено сознанием, что работа не пропала даром… Попробуйте испугаться и начать креститься, когда приедет живой родственник…
Покойный дядя никогда не ввалится к вам в комнату с багажом, с четырьмя плетеными корзинами, с двумя племянниками, с женой, которой вы должны уступить кабинет или спальню…
Живого дядю надо занимать. Расскажите ему, что вы пишете романы, и дядя пожалеет, что вы не почтово-телеграфный чиновник. Втолкуйте ему, что вы скоро откроете магазин пишущих машин, он будет настаивать, чтобы вы поступили в балетную школу… В довершение всего дядя окажется вегетарианцем, и вам придется обедать на кухне с прачкой, для которой специально готовятся мясные щи.
Сыновья дяди в это время будут развлекаться всеми теми способами, какие окончательно изгнаны дядей из их домашнего обихода… Из чувства сострадания к рыбам, которым приходится плавать в таком маленьком пространстве, они перельют все содержимое аквариума в пианино, сопровождая это занятие веселыми, радостными восклицаниями. В сиротливо опустевший аквариум они аккуратно сложат остатки торта и лакированные ботинки.
Мертвый дядя бездетен. Его одинокая мятущаяся душа ищет теплого слова участия. Попробуйте отнестись к нему человечнее, когда печальные обстоятельства (а не простое необоснованное желание сесть вам на шею на две недели) заставят его прийти к вам.
— Боже мой, да никак это дядя? — вглядываетесь вы в расплывчатую, белую фигуру привидения. — И правда — дядя!.. Какими судьбами…
— Через семнадцать дней умрет твоя жена, — холодно отчеканивает покойник.
— Ну, — радостно изумляетесь вы и, спохватившись, спрашиваете озабоченно. — Почему это?
Дядя неловко молчит.
— Вы бы сели, дядя… На каком… кладбище устроились? Как дела?.. Может быть, чайку или папироску?
— Через семнадцать дней… — тупо настаивает дядя.
— Да, я слышал… Все помрем когда-нибудь… Курите?
Покойный дядя робко переминается с ноги на ногу:
— Слышал? Через семнадцать дней…
— Да что вы, дядя, право… Не глухой я, — с легким раздражением произносите вы. — Может быть, коньячишку хлопнем, чего там… А?
— Нельзя нам, — тоскливо произносит покойничек, — неудобно это, и вообще… через семнадцать дней твоя жена умрет…