Вполне естественно, что на следующей остановке большинство пассажиров сразу решало, что чистый уличный воздух несравненно приятнее спертого воздуха трамвая. Новым пассажирам приходилось заставать уже развязку случайных прений, когда Володя угрожающе размахивал руками над головой человека с портфелем, а тот тупо смотрел на пол и прогнозировал события: ударить ли Володю или потребовать протокола.
Если я был вместе с Володей, всякое предложение успокоиться действовало на него нервирующе.
— Володя… Володя…
— Ну, что тебе?!
— Оставь…
— Я оставлю… Я оставлю, только пусть эта скотина вылезет из вагона.
— Кто скотина? Я скотина?.. Сам ты скотина…
— Ты слышал? — втягивал меня Володя в гущу происшествий. — После подтвердишь… Вот когда я возьму его да пригну.
Кончался скандал тем, что мы проезжали нужную нам станцию, а господин с портфелем незаметно вылезал на третьей остановке и, длительно стуча зонтом по земле, посылал вслед удаляющемуся трамваю кучу тех пожеланий, которые не располагают ко встречам и интимному знакомству.
Отцовская кровь набегала на Володино сердце даже в те моменты, когда, казалось бы, ей можно было находиться в совершенно спокойном состоянии.
— На тебе полтинник, — расплачивался Володя с извозчиком, передавая лишний гривенник, — лаку потом нажрешься…
— Собака жрет… — догматически заявлял извозчик, укладывая деньги в помятый кошелек. — А человек кушает.
— Ты еще поворчи…
Чувствуя, что все денежные расчеты кончены и он получил право быть свободным в выражениях и способах своего поведения, извозчик, по исконным обычаям своей профессии, решал продолжать так неискусно начатый разговор.
— А что мне, ворчать нельзя, что ли…
— А вот я тебя стащу с козел, — вспыхивал Володя, — ты у меня поговоришь…
По-видимому, отвечая больше своим мыслям, чем Володе, извозчик высказывался коротко и определенно:
— А кого и кнутом по роже хлопнуть можно…
— Ах, вот как… Ты так…
— Володя, — уныло вмешивался я, — смотри, народ собирается… Нас же у Пицыных ждут…
— Ничего, подождут… Ты поди вперед, я вот только с этим…
Мудрено ли, что, когда мы усаживались у Пицыных за чашку чая, снизу звонил швейцар с просьбой сойти к старшему дворнику тех двух господ из гостей, которые с извозчиком скандалили.
— Там околоточный дожидается…
— Что это у вас вышло? — любопытствовали хозяева и, не получая ответа от Володи, судя по их лицам, делали необоснованные предположения, что извозчик, отчаявшись получить плату за проезд мирным путем, решил прибегнуть к помощи полицейской власти.
— Нехорошо как это, — услышал я однажды шепот у себя за спиной. — Приходят пьяные, дерутся с извозчиками, а потом швейцар косо смотреть будет… Придется рублевку прибавить, а то письма внизу задерживать будет…
У садовых или цирковых касс, где мы должны были только дать оторвать талоны с заранее купленных билетов. Володя ухитрялся задерживаться до второго антракта. Иногда его возмущал отказ капельдинера пропустить кого-то с неподходящим билетом, и он требовал вызова всей администрации увеселительного учреждения, угрожая притащить их за ноги по лестнице личными силами: когда же при ближайшем рассмотрении билет обиженного оказывался использованным уже четыре раза в самых разнообразных местах, Володя принимал не менее горячее участие и в попытках капельдинеров вывести упрямого человека из здания или сада, причем быстрое исполнение этого предприятия почти всегда вело к тому, что нас не пускали обратно и самих.
Мы с ним жили в одной комнате, и естественно, что все прогулки совершали вместе. Когда через несколько месяцев я стал жить один, только тогда я понял, какое, в сущности, удовольствие самому вспоминать о своих шалостях в каком-нибудь саду или на гулянье, а не читать их в бесстрастных и холодных описаниях официальных представителей порядка.
Иногда — и это было чаще всего — Володя являлся защитником женщин, теряющихся от безграничной мужской наглости. Впрочем, ни разу я не слышал, чтобы Володя получил благодарность от защищенных.
— Сударыня… С одиночеством изволите гулять?..
— Оставьте, пожалуйста. По характеру и гуляюсь.
— Я думаю, что мое сообщество в данном приятном вечере…
— Ничего, я и одна… Я не из таких…
— Такая очаровательная в своей наружности дама…
Володя каким-то внутренним чутьем, а не простым невооруженным взглядом, замечал непорядки быта.
— Этот тип, кажется, пристает к женщине… Ты видишь, вот этот… Нет, не слева… В панаме.
— Кажется…
— Ага… Я его сейчас проучу… Послушайте, вы, тип… Вы чего к этой даме пристаете?
— Извините, господин, такой же билет для входа имею, и всякие посторонние лица…
— Я вам покажу, как лезть к приличной женщине…
— Уж и приличная… — фыркал человек в панаме.
— Как же вы смеете говорить…
— Хочу и говорю.
— А если я…
Приличная женщина, по-видимому, сильно заинтересованная всем происходящим, давала возникшему спору новое толкование.
— Да вы не ссорьтесь, — миролюбиво предлагала она, — ужинать так ужинать, а то меня подруга дожидается…
Несмотря на сильно изменившиеся обстоятельства, уведенный мною в сторону Володя все еще не считал себя удовлетворенным и глухо шептал:
— Ударить бы его, этого хама в панаме… Знал бы, как приставать…
— Володя, да ведь эта девица…
— Ну, знаю, знаю, а ты все равно не приставай…
— Может быть, ему нужно сначала познакомиться с ее матушкой или войти в доверие к ее дяде…
— Я, брат, такое тебе скажу, если ты еще будешь…
Несравненно хуже поступила с Володей одна дама, которую он действительно защищал от какого-то не в меру игривого инженера. Весь ужас этого ночного инцидента для Володи был в том, что инженер, остановленный в момент одного из настойчивых подходов к даме, сразу признал свою неправоту и изъявил желание извиниться.
— Так нельзя, — немного оторопев, возразил Володя.
— Я извиняю, — со слезами в голосе сказала дама, — дайте мне только уйти…
— Виноват, сударыня, — решительно заявил Володя. — Мы все должны поехать в участок, чтобы там засвидетельствовать..
— Я не хочу ехать в участок, — робко попросила дама, — у меня… У нас… Меня муж дожидается…
Володя был неумолим.
— Этого нельзя так оставить… Если вы отказываетесь ехать, я должен сейчас крикнуть полицейского… Нужно проучить такого…
— Он же извинился, — не зная, что делать, пискнула дама. — Вот и извозчик едет…
— А этот господин, оскорбив женщину, уйдет спокойно домой? Нет, извините…
Инженер оказался довольно тактичным человеком:
— Я охотно пойду с вами, но даму вы должны отпустить, раз она сама…
— Мне нужно… У меня дома… У нас дома…
Когда на Володин призыв прибежал полицейский, первая просьба, направленная к нему, исходила от дамы, выразившей настойчивое желание уйти.
— А кто не пускает? — удивился полицейский.
— Вот этот господин, — показал на Володю инженер, — я требую, чтобы он отпустил ее…
Обрадованная дама, конечно, бросилась к извозчику, а полицейский добросовестно составил, по требованию инженера, протокол с подробным описанием Володиных требований от дамы, чтобы та ехала в участок. Делу ход дан не был, но Володя часто вспоминал об этом, причем людям, близко стоящим к неизвестной даме, вряд ли было бы приятно услышать о ней в том пристрастном освещении, в каком о ней говорил Володя.
Прошло много времени, с тех пор как мы расстались с Володей. Наверное, он не переменился, и у него теперь только другой невольный бездеятельный соучастник его наследственных привычек, такой же мученик, как и я. Я мысленно жму руку этой тихой, безответной жертве.