Гайдар собрал два или три пулемета, отыскал несколько ящиков с патронами. Набил все пулеметные ленты, сколько их нашлось. Принес откуда-то миномет, а к нему несколько комплектов мин.
Он почти ни о чем меня не спрашивал. Делал все сам, начиная с планировки щелей, которые рылись по его указанию (лес бомбили по несколько раз в день), и кончая разделкой конских туш. Не хватало продовольствия, и конина, часто без хлеба, без соли, сваренная в котелке или зажаренная как шашлык на шомполе, была порой основным и единственным нашим блюдом.
Аркадий Петрович проявил себя отличным разведчиком, ежедневно пробирался в соседние деревни. В первую же ночь, дойдя до Яготина, он принес трагическую весть о гибели большой группы генералов и офицеров. Это был штаб командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М. П. Кирпоноса»[16].
Как вспоминал Орлов, в лесу происходило много драматического и даже трагического. Например, тут оказалось несколько подвод с ранеными. Ухаживать за ними, тем более всерьез лечить их, было некому. Случались перебои с доставкой воды для питья. Об умывании говорить уже не приходилось.
Орлов рассказал о ситуации с ранеными Гайдару. Тот ушел ночью неизвестно куда. Вернулся с несколькими комсомольцами на подводах. Ребята увезли часть покалеченных бойцов на дальние хутора.
— Удивительно, — вспоминал полковник Орлов, — как быстро и легко Аркадий Петрович находил общий язык с детьми и подростками.
Утром Орлов объявил Аркадию Петровичу благодарность «за находчивость и инициативу». Гайдар обиделся:
— Тоже нашли, товарищ полковник, за что благодарить.
Обстановка вокруг Семеновского леса ухудшалась с каждым часом. Оккупанты подгоняли технику. Слышался рев танковых моторов. Через громкоговорители немцы предлагали всем сдаться, обещая сохранить жизнь, гарантируя хорошую еду и медицинскую помощь.
Сложность была не в том, чтобы из леса выйти (нескольким группам это удавалось почти без потерь), а в том, что никто не знал, куда идти, где теперь фронт. И другая проблема: выйдя из леса, негде было спрятаться и хотя бы короткое время переждать. Кругом одни поля и сады.
Однажды в присутствии Гайдара группа командиров обсуждала эту проблему. Рядом на плащ-палатке постанывал и бормотал в бреду раненый капитан. У него были забинтованы рука и бок.
— Чепуха! Я знаю выход! — вдруг ясным, отчетливым голосом произнес капитан.
Никто из командиров не обратил на него внимания. А Гайдар подошел и присел возле раненого.
— Вы знаете выход из этого леса? — спросил Аркадий Петрович.
— А вы, товарищ писатель, меня не узнаете? Я капитан Рябоконь из понтонного батальона. Вы еще беседу у нас проводили.
Гайдар позвал Орлова.
— Капитан, откуда вам известны эти места? — спросил Орлов.
— Товарищ полковник, я охотник. И потом, я тут неподалеку работал.
Рябоконь продиктовал маршрут.
Для проверки сведений, сообщенных капитаном, была собрана разведгруппа, которую возглавил Гайдар. Вернулась она с «языком» — немецким шофером.
— Мы прошли часть пути по этому плану, — докладывал Аркадий Петрович полковнику. — Опрашивали жителей. Все совпадает.
Пленный тоже оказался находкой. Он знал, в каких деревнях стоят немецкие гарнизоны. Рябоконю пришлось изменить часть маршрута.
В лесу оповестили:
— Готовится прорыв. Все владеющие оружием могут принять в нем участие.
День, час, направление прорыва держались в тайне.
Чтобы в темноте не возникло неразберихи, чтобы люди не постреляли друг друга, было приказано объединиться в группы по 40–50 человек. Каждая имела номер и своего командира. Из групп сформировали три колонны.
Люди охотно подчинялись распоряжениям. Все устали от безначалия. При подготовке к прорыву удалось подсчитать примерное количество людей, готовых идти напролом, — их оказалось около 3000 человек. Остальные либо не могли двигаться по физическому состоянию, либо предпочли выждать, чтобы уйти из леса в одиночку.
Объединению, которое возникло в лесу, тут же придумали название: «группа полковника Орлова». Название позднее вошло во многие документы.
Но полковник был летчиком, начальником штаба авиационной дивизии. Всю конкретную оргработу взял на себя Гайдар. Ему пригодился опыт командира больших сухопутных частей. Это он, в частности, предложил объединить малые отряды в три колонны. Каждая после выхода из леса должна была двигаться в своем направлении, чтобы не стать на рассвете мишенью для самолетов.
Из рассказа Якова Константиновича Рябоконя, записанного мной на пленку:
«Боль в руке была такой, что я искусал все губы. Время от времени я проверял, на месте ли пистолет со взведенным затвором. И волновало меня только одно: когда все уйдут, я могу потерять сознание и не успею воспользоваться браунингом. И попаду в плен.
Тут положение серьезное, думал я, такого раненого, как я, они, конечно, взять не смогут. Дай бог, если фронт перейдет хотя бы половина. Может, кто меня потом и вспомнит»[17].
Лежа на плащ-палатке, Рябоконь наблюдал сборы большой колонны, которая готовилась к прорыву.
Внезапно совсем рядом затрещали кусты. Рябоконь увидел Гайдара и другого своего знакомого, Шкроба из Кировограда, которые несли пустые самодельные носилки.
«У них по дороге тоже будут раненые», — догадался Рябоконь.
— Давайте, капитан, мы вас переложим, — услышал он голос Аркадия Петровича.
— Что вы, товарищ Гайдар, — испугался Рябоконь. — Я ж могу потерять сознание и буду своим криком сигнализировать, где вы находитесь. Не надо, оставьте, вы лучше меня пристрелите. А то сам я, наверное, не сумею. Сильно ослаб. Вот пистолет. Затвор у меня взведен.
— Мы лучше Гитлера в Берлине из вашего пистолета пристрелим, — ответил Гайдар и вместе со Шкробом поднял Рябоконя за концы плащ-палатки и перенес на носилки.
Прорыв из леса Рябоконь запомнил плохо. Появление окруженцев гитлеровцы встретили автоматным и пулеметным огнем. Подготовку операции скрыть от них не удалось. Пока группа прикрытия отвлекала огонь на себя, группа, в которой оказался Рябоконь, уходила куда-то влево.
Капитана тоже несли бегом. Гайдар приставил к нему шестнадцать человек, которых заранее отобрал. Они на ходу передавали друг другу носилки, которые трясло, как безрессорную телегу. Рябоконь дважды видел рядом Гайдара, а под конец потерял сознание от боли.
«Когда я открыл глаза, — вспоминал Рябоконь, — было тихо. Рядом с носилками шел Аркадий Петрович.
— Очнулся, капитан? — спросил он. — Как чувствуешь себя?
— Терпимо… Только воды… И крупинку соли.
Соли не нашлось. А воды дали целую флягу».
В 12 километрах от Канева Рябоконя оставили в знакомой семье. Орлов, Гайдар и еще десятка три окруженцев двинулись дальше.
Рябоконь поправился, создал диверсионную группу, которая до 1944 года действовала в составе партизанского соединения С. А. Ковпака. В 1944 году добился назначения на фронт.
Сбылось еще одно предсказание Гайдара: Рябоконь попал в Берлин. Только не в самый центр, не к рейхсканцелярии, а лишь на окраину города. Увидеть Рейхстаг ему помешало еще одно тяжелое ранение.
Пока Рябоконь был жив, к нему в село Верхнячка Черкасской области часто приходили дети. Он рассказывал им историю своего чудесного спасения и всегда в заключение произносил одну и ту же фразу:
— Сам Гайдар нес меня на носилках.
Так решительность полковника Орлова, который не побоялся взять на себя командование окруженцами, осведомленность капитана Рябоконя, наблюдательность и давний командирский опыт Гайдара помогли вывести из Семеновского леса около 3000 человек.
16
Кирпонос Михаил Петрович, Герой Советского Союза, генерал-полковник, был выдвиженцем И. В. Сталина. Перебив по «делу» маршала М. Н. Тухачевского весь генералитет, Сталин решил заменить его вчерашними лейтенантами. Стремительный путь от полкового командира до командующего фронтом проделал за короткий срок и Кирпонос. Но оказалось, что, если командиру среднего звена поменять знаки различия, полководцем он от этого не становится. Медлительность и неуверенность Кирпоноса явились одной из причин киевской катастрофы. Ее жертвой стал и сам командующий фронтом. См.: Камов Борис. Партизанской тропой Гайдара. С. 129–130.