Вот теперь уже можно было основывать действие и на перепутанных словах. Потому что к тексту добавлялось зрительное впечатление, когда к веселому происшествию приходили веселые небылицы.
Драматургия миниатюры чаще всего содержит собственную трактовку образа. Она, конечно, не всегда совпадает с актерской. У сценической трактовки есть свой автор. Режиссер? Да. Актер? Тоже. Но, пожалуй, более всего — сама жизнь.
В своеобразной литературной летописи, которую ведет артистка Театра миниатюр Р. Рома, рассказывается о «кочевой актерской жизни» Райкина и его товарищей.
«Скоро Прага. Еще одна дорога… Она за границами нашей страны, но она продолжает длинную ленту наших дорог.
Тут и широкие благоустроенные шоссе Москва — Ленинград, Москва — Минск, Москва — Симферополь. Тут и капризные, извилистые, нагретые солнцем дороги Кавказского побережья, проложенные вдоль горных кряжей, среди роскошной зелени над морем. Мы знали их и в трудное время, когда в Новороссийске были немцы. Когда в нарядных санаториях стонали раненые, когда прямо с наших спектаклей зрители уходили в бой. Где вы, наши фронтовые друзья, командиры и бойцы тяжелых береговых, батарей под Новороссийском — герои Севастополя? Помните, — мы играли концерт на ящиках из-под снарядов, в воронке от тяжелой бомбы, когда бойцы сидели по краям, свесив ноги. Помните, как однажды начался обстрел, наш аккордеонист потерял клавиши — так дрожали его пальцы — и танец кончился под песню.
А ночная дорога из Геленджика, когда наш автобус остановился в горах. Внезапный рассвет окрасил розовым цветом горы и осветил широкую долину под нами. Мы увидели, что она вся покрыта частыми серыми холмиками, похожими на крупные камни. Вглядевшись, мы поняли, что это люди. Это спала армия. Тысячи людей повалились на землю в тяжком сне, после перехода через горы. Армия спешила на помощь к морякам, шла в бой за Новороссийск.
Много, много дорог проехали мы на машинах, в самолетах, в поездах. Тут и таежные дороги Совгавани, и дебри Сучана, и пыльные горячие дороги Средней Азии, и молодые, тряские проселки целины, забитые ревущими, полными зерна грузовиками. Тут и старинные тракты Алтая, со стадами пыльных овец и медлительных косматых яков, и паромы, где вперемежку стояли машины, коровы, люди и лошади.
Все это наши дороги, дороги нашей громадной, могучей страны, — они всегда и всюду с нами».
Вот, например, одна из самых ярких примет времени: город первых номеров. Где-нибудь в Сибири или на волжской новостройке вырастает этот город первых номеров. Райкину с театром случалось приезжать в такой город, когда он не имел еще названия. Были тротуары, мостовые, цветы на улицах. Огромный завод, и рядом — Гостиница № 1, Столовая № 1…
Чрезвычайно наглядным получается в таком городе столкновение замечательных тружеников, создающих богатства нашей жизни, с любым из райкинских сатирических персонажей, например со скептиком, который говорит им, героям небывалой стройки: «Нет, у нас тоже кое-что есть… Но не то. Не-ет!»
А потом, некоторое время спустя, Театр миниатюр опять приезжает в этот город с новой программой. Город имеет уже название, известное всей стране. Среди зрителей находятся старые знакомые. Они интересуются впечатлением, которое производит теперь на актеров их город, и обязательно спросят:
— А где он, этот самый, бровастый, которому и это не то, и то не то?.. — И смеются при воспоминании об унылом человеке, путающемся в ногах истории.
Снова машина идет по дорогам. Сильный ливень хлещет по кузову, заливает стекла потоками воды, закидывает комьями грязи. Только маленький кружочек просвета на стекле расчищает натужно стонущий «дворник». В этот кружочек Райкин, сидящий рядом с шофером, смотрит, как в амбразуру.
Приехали в один из алтайских совхозов. Несмотря на непогоду, сюда пришли на встречу с ленинградскими артистами жители соседних селений. Играли в сарае. Рабочие выстроили здесь специальный помост.
У моряков-черноморцев.
И вот загримированные актеры вышли к зрителям. Маленькое помещение было набито до предела. Люди не аплодировали при появлении актера, как это бывает всегда в больших городах. Они только притихли. Но притихли так, что, если бы Райкин не видел перед собой это множество людей, он вполне мог бы подумать, что никто не пришел на его выступление. Он взглянул на людей, сидевших в первом ряду, и почувствовал, что они стараются не дышать.