Зачем ему это было надо? Судя по всему, не только ради "лёгкой наживы". Вот что рассказывал нам Николай Браун: "…Конечно, Аркадия никак нельзя всерьёз рассматривать, как человека, стремившегося к обогащению. И он не был принципиально настроен на какие-то акции, как политические, так и уголовные. Скорее, для него всё это было в русле его симпатии в целом к этой стихии. Это могла быть для него игра своего рода… а насколько он далеко в ней зашёл, я не знаю". Но нельзя не отметить, что сохранились и иные воспоминания: о том, как Аркадий принимал непосредственное участие в каких-то делах по перепродаже партии часов, а также и о том, что в те годы он очень любил щегольнуть весьма специфическим жаргоном фарцовщиков. Последнее, впрочем, скорее как раз и подтверждает, что элемент игры во всех этих делах был у Аркадия далеко не на последнем месте… Но, как бы то ни было, бешеный капитал на фарцовке Аркадий себе не сделал, зато и неприятностей с органами на этой почве не поимел. Но мы немного отвлеклись. Потому как ни диссидентские игры, ни фарцовка — для Аркадия не главное. "Это — не моё" — помните? Главное и основное его увлечение на все времена — музыка. А в конце пятидесятых, как мы уже говорили выше, самой модной и популярной музыкой был джаз.
Советская власть не очень-то жаловала эту "музыку толстых", — и слава Богу, что хотя бы уже не запрещала, как в эпоху борьбы с "низкопоклонством"! Однако и в передачах советского радио, и в продукции государственных студий грамзаписи джаз выдавался строго гомеопатическими дозами, а рок-н-ролл был, практически, запрещён. И потому любителям такой музыки приходилось добывать её только лишь "левыми" путями. А распространялась она в те времена в основном на грампластинках. Магнитофоны были ещё далеко не у всех, хотя их производство в СССР к концу 50-х годов было уже вполне налажено. Но стоили они достаточно дорого, да и качество могли обеспечить только при первой, максимум — второй перезаписи. Дальше шёл полный завал частот и больше помех, чем музыки. Поэтому любители джаза предпочитали всё- таки "винил". Но фирменные западные диски, контрабандой попадающие в Питер, не могли обеспечить потребности рынка, да и цена их была тоже довольно высокой. Так что основным источником "несоветской" музыки были пластинки подпольного производства, нарезаемые в домашних условиях из отработанной рентгеновской плёнки. Впрочем, мы не будем сейчас подробно об этом рассказывать. Эта славная страница нашей истории достаточно хорошо известна, и слова "рентгениздат" или "музыка на рёбрах" не нуждаются в дополнительных пояснениях.
Для простого питерского студента Аркадия Звездина, не имеющего ни магнитофона, ни средств на приобретение фирменных дисков, именно такие вот пластинки становятся настоящей энциклопедией современной неподцензурной музыки. Ведь, как известно, кроме джаза и рок-н- ролла, рентгениздат тиражировал и другую музыку, так же запрещённую в СССР: эмигрантов всех мастей, всевозможные цыганские хоры и даже блатные песни в исполнении подпольных отечественных "шансонье"! Такие записи тоже не проходят мимо Аркадия. Он приобретает пластинки, постоянно крутится в компаниях, в которых происходит обмен записями. Круг его знакомств постоянно расширяется. И вот однажды, в русле всех этих дел, Николай Браун рассказывает Аркадию об одном своём знакомом, непосредственно связанным с "Золотой собакой" — подпольной фирмой Руслана Богословского, главного производителя питерского рентгениздата. Причём, кроме большой коллекции музыкальных записей, у этого знакомого есть и ещё нечто, также весьма интересующее Аркадия Звездина — запрещённая литература, правда, не политического, а эротического содержания. В частности, книга нашего великого классика скабрёзного жанра И. С. Баркова. И вот, получив заветный адрес, в один из летних дней 1962 года Аркадий приезжает на Петроградскую сторону, находит тихую и неприметную Ропшинскую улицу, и поднимается по лестнице на второй этаж дома номер 25, в 14-ю квартиру, где и живёт знакомый Николая Брауна — музыкальный коллекционер и "спекулянт", уже не раз пропечатанный в советских фельетонах, стиляга и рок-н-ролльщик, студент Кораблестроительного института Рудольф Фукс.
Впоследствии Фукс так напишет об этой встрече:
"Вспоминается мне моя коммунальная квартира на Петроградской стороне, лето 1962 года, компания друзей-коллекционеров вокруг стола в одной из двух смежно-проходных комнат. Неспешный разговор… Звонок в передней. Насмешливо-любопытные взгляды соседей по квартире: "Ещё один? Да и незнакомый совсем!" Их перешёптывания в глубине: "Не слишком ли много собралось? Не позвонить ли в милицию? Пусть придут, проверят документы!"
А может, мне это только казалось, когда я шёл отворял дверь. За дверью стоял худощавый человек лет двадцати пяти с лицом, слегка напоминавшим одну из масок кинокомика Юрия Никулина. Спросив меня, он представился:
— Аркадий. Я от Коли. Он дал мне ваш адрес и обещал предупредить вас.
Действительно, один мой приятель говорил о каком-то Аркадии, который интересовался творчеством И. С. Баркова — русского поэта ещё допушкинской поры. У меня была одна из его книг, и я не прочь был уступить её любителю. Вот как раз по этому поводу и явился ко мне в первый раз Аркадий. Вручив ему книгу для ознакомления и, усадив за письменный стол в соседней комнате, я вернулся к друзьям, и мы продолжали прерванный разговор". [3]
Очередной клиент ничем не привлёк внимание Рудольфа, — ведь Браун, направляя к нему Аркадия, ни словом не обмолвился о том, что этот парень обладает какими-то вокальными способностями. И, наверное, мог бы Аркадий тогда так и уйти с книжкой или пластинкой, но ведь "он не мог спокойно пройти мимо гитары…" И вот судьбе было угодно, чтобы в той комнате Рудольфа Фукса, куда он отправил Аркадия, оказалась семиструнная гитара! Этот, совсем незначительный на первый взгляд, факт во многом и определил всю дальнейшую судьбу Аркадия Звездина. Впрочем, давайте ещё ненадолго вернёмся к воспоминаниям Рудольфа Фукса:
"Мы вдруг услышали великолепный баритональный тенор серебристого оттенка, который под гитарный аккомпанемент прозвучал из смежной комнаты. Голос пел совершенно незнакомую мне тогда песню:
Сначала мне показалось, что кто-то включил магнитофон с незнакомыми мне записями и только, когда я подошёл к двери второй комнаты, я увидел своего нового знакомого Аркадия, который, аккомпанируя на моей гитаре, продолжал петь…
Это было похоже на чудо. Только что в квартиру зашёл самый обыкновенный человек, но стоило ему взять в руки гитару и запеть, как волшебная сила искусства как бы приподняла его над нами, столпившимися вокруг него и просившими всё новых и новых песен. И он щедро пел нам и "Любил я очи голубые", и "Я один возле моря брожу", и "Глухари" Есенина, и "Звёзды зажигаются хрустальные", и, видимо, специально для моих коммунальных соседей:
… С этого дня началась наша с ним дружба…"
Придя в восторг от пения своего нового знакомого, Рудольф Фукс сразу же загорается желанием его записать. Тем более, что у Рудольфа как раз есть это чудо техники ХХ века — магнитофон! Огромный, неподъёмный "Днепр" с плохоньким микрофоном, который, впрочем, вполне позволяет сделать запись пения под гитару. И вот в один прекрасный день Аркадий заявляется домой к Фуксу уже специально для того, чтобы спеть перед микрофоном. А чего отказываться- то? Вдруг получится что-то толковое. И похоже, что действительно получилось! После первой же пробной записи Фукс убеждается, что вокал Аркадия на удивление "фоногеничен", то есть хорошо ложится на ленту. А звучит даже ещё интереснее, чем в жизни! И Фукс начинает записывать всё, что только может припомнить и напеть ему Аркадий.