- Так тебе тоже говорили про то, что ты обещана какому-то мужику? - спросила Делия.
- В качестве принцессы, - пояснил я.
- Волшебному мужику с той стороны земли, - шмыгнула носом Констанция. А потом улыбнулась. Кажется, мы правда ее немного развеселили. Она сказала:
- Я в это не поверила и поехала домой. А потом увидела свою мертвую первую учительницу и упала с лестницы. То есть, лестница упала.
- Я видел бездомную, она, наверное, тоже мертвая была.
- И я видела мертвого человека, - мрачно сказала Делия. Хотя, судя по ее виду, ей должно было такое понравиться. - Так что я думаю, что наш дед - повелитель мертвых. Аид гребучий.
Она смешно сказала, я улыбнулся и встал, прошелся вверх по лестнице, осторожно и мимо Констанции. Она проводила мне взглядом.
- Ты куда? - спросила она. У нее была интонация точь-в-точь как у одной из моих учительниц. Я ответил:
- Смотреть.
И это была правда, потому что я не люблю врать. Я замер на том месте, где лестница заканчивалась, но пол не начинался. Я хорошо представил, как люди входили в эту башню и выходили из нее, но осталась только лестница, сколотая, как плохо вырванный зуб. Я закрыл глаза, чтобы солнце сделало красивыми звезды моих сосудов, это меня успокаивало, но я увидел совсем другое. Красивая молодая женщина, очень похожая на Делию, только светлая-светлая блондинка, еще светлее, чем Констанция, стояла передо мной. Башня была белоснежной, в ней не было ничего, что нарушало бы ее безупречную, стерильную белизну. Наверное, потому что здесь вообще больше особенно ничего не было. У самого входа, чуть дальше от места, где я стоял, располагался каменный, белый стол, как алтарь в фильмах про волшебство, а дальше струилась винтовая лестница, которая, наверное, вела в хотя бы чуть менее белое место. Было очень светло, потому что никакой крыши не было, солнце свободно заглядывало внутрь, и все освещало. Женщина с красивым, надменным и каким-то настолько, что глазам больно совершенным лицом (я понял, как могла бы выглядеть Делия, если бы не была такой грубой) раскладывала на столе странные вещи. На ней было длинное, красное платье, струившееся по ее телу, как волна. Все вещи на абсолютно белом фоне были очень яркими. Я увидел: нож, пустой осиный улей, четырех мертвых ос, чашу, золотую и, наверное, очень тяжелую. Все эти вещи, как солдаты стояли, словно ожидая ее приказа - так ровно, так торжественно. Женщина стояла над ними, ее лицо выражало какую-то странную, голодную сосредоточенность. Такое лицо бывало у Лизы в самом разгаре наших занятий любовью. Женщина вдруг улыбнулась, и улыбка у нее была хищная, не похожая на улыбку Делии. Женщина запустила тонкие белые пальцы в хрупкую стену улья. Она, будто персик, разделила его напополам. Я увидел, как в сотах копошатся жирные, белые личинки, а наряду с ними лежат и разноцветные драгоценные камни. Ногти женщины скользили в соты улья, выуживая камни, иногда ее тонкие пальцы давили личинок, легко и чувственно, как зернышки граната. Она делала это просто так, из развлечения, так сытая кошка убивает мышей. Когда все камни покинули свои гнезда, она смахнула остатки улья на край стола - разоренного, переполненного крохотных осиных детей, умирающих от голода, улья. Камни, лежавшие перед женщиной были самые разные. Наверняка, и сапфиры, и рубины, и изумруды, и бриллианты. Точно я не знал, они просто были очень красивые и разных цветов. Женщина перебирала их, как ведьма перебирала бы руны, а потом взяла в руки нож. Он был длинный, очень острый и, наверное, на толстую спицу походил даже больше, чем на нож, но рукоятка у него была массивная, как у кинжала.
Женщина занесла руку над первым из камней, и спица пробила его, как пробила бы яйцо. Я увидел, как на поверхности, усыпанной сколотыми синими крошками, выступила вязкая, бесцветная капля. Осиный мед, как я и думал. Женщина спустила его в чашу. Она разбивала камни снова и снова, а я даже не думал, что рубин, например, можно разбить. Наверное, это были не совсем земные камни. Они валялись теперь пустые и не нужные, хотя все такие же красивые, а чаша наполнялась медом. Женщина облизала липкие пальцы, и выражение ее лица на секунду стало блаженным. Она снова открыла глаза, синие, как осколки камня, который она распотрошила. Осиные дети копошились в останках улья, а их еда плескалась в чаше. Женщина взяла чашу, двумя руками, как величайшее сокровище. Мне всегда представлялось, что с таким благоговением матери держат младенцев, потому что знают цену жизни. Женщина стала подниматься по лестнице, и когда я увидел, что ее платье оставляет за собой алый след, я понял, что оно не красное, оно какое угодно, но покрыто кровью. Женщина преодолевала ступень за ступенью, а я думал, что она, наверное, злая королева. На ней не было короны, но у нее были соответствующие повадки. Я и не сомневался, что она - мать Делии. И мне было любопытно, кем были мои родители. Как они могли бы выглядеть здесь и чем заниматься, я не мог представить их в этом сказочном и страшном мире. Я следовал за женщиной, как тень, как призрак. Она вошла в покои, такие же белые, как и все здесь. Кровать, укрытая плотным белым балдахином, явно принадлежала ей самой. Я не знал, почему я так думаю, это было очевидно, как некоторые вещи, о которых почти не думаешь, потому что они очень простые.
Женщина поставила на белый стол чашу, так ярко выделявшуюся на фоне его белизны и белизны стен вокруг. Так же ярко выделялись и кровавые следы, оставленные женщиной. Она откинула балдахин, и я увидел сколопендру. Наверное, это была не та же самая сколопендра, а какая-нибудь другая, но для меня они все были на одно лицо, вернее, наверное, морду. У сколопендры было вспорото брюхо, и она сучила в воздухе острыми лапками, наверное, страдая от ужасной боли. Женщина смотрела на существо без жалости, не как врач. Глаза ее были полны любопытства.
- Я излечу тебя, - сказала она. - Взамен ты будешь служить мне.
И я удивился, неужели она думает, что сколопендра понимает ее язык. Но ей было, вообще-то, виднее. Сколопендра извивалась, и мне открывалось ее вспоротое брюхо. И я увидел кое-что, от чего меня бы стошнило, если бы я не состоял полностью из своего сознания сейчас. Внутри у гигантской сколопендры были человеческие органы - я видел сердце, видел блестящие кишки, они были такие же, как у людей в фильмах (настоящих я не видел). Сколопендра непрестанно дергалась, больше ничего человеческого в ней не было. Женщина запустила руку в чашу, ее пальцы были покрыты липким медом, и она смазала им жвалы сколопендры, чувственно, как смазывала бы губы любовника, наверное. А потом она начала лить мед на ее вспоротое брюхо. И я увидел, как он смешивается с кровью, становясь розовым, как клубничный сироп. Я увидел, как схватываются края раны, и это было прекрасно. Я никогда не видел, как жизнь побеждает смерть, и мне нравилось смотреть на это, хотя было и немного противно. Но теперь не тошнотворно, потому что боль существа утихала. Сколопендра не переставала извиваться, а женщина говорила, к счастью, говорила она медленно. Видимо, у нас со сколопендрой был один темп восприятия.
- Неси весть во все концы Аркадии. Я буду даровать вам жизнь, а вы помните мое лицо и служите мне.
Она перехватила сколопендру за одно из острых жвал.
- А не то, - и в ее лице мелькнула жестокость, которая ей самой доставляла удовольствие. - Я ведь могу и забрать свой подарок.
А потом я услышал голос сколопендры - человеческий голос, иногда прерываемый визгом. Я не понял, что она говорила, извиваясь и визжа, но мне показалось, что в потоке звуков мелькнули слова "собирательница меда".
В этот момент я услышал еще один голос, захотелось закрыть уши, всего было слишком много.
- Герхард! - звал кто-то, и я с трудом открыл глаза. Надо мной сидела Констанция, а я, наверное, лежал.
- Ты упал, мы думали ты умер, - сказала Делия, голос ее доносился издалека.
- Извините.
- Голова болит? - спросила Констанция. Я пожал плечами:
- Вроде нет. Не волнуйся. Глупее я уже не стану.
Я помолчал, а потом добавил:
- Я видел, какая башня здесь была раньше.
- Какая? - спросила Констанция. И я ответил:
- Белая.
- Гений, - хмыкнула Делия. Она была скептичная, но у нее это получалось как-то совсем не зло.