Тогда я подумала, что с Акселем они могли бы сражаться на равных или почти на равных.
Констанция испуганно вскрикнула, а Астрид не успела сделать ровным счетом ничего. Все случилось очень быстро, и я увидела клинок в руке Жадины, только когда он вошел в ее плечо. Астрид выглядела удивленной, а Жадина как-то совсем по-звериному зашипел.
Если одна моя сестра жива, значит скоро умрет вторая. Плохой сегодня день или карма плохая, как сказал бы Адриан.
Жадина скинул с себя шкуру, и я вновь увидела его уродливое тело, будто сложенное из двух таких неподходящих кусков. Он передвигался очень быстро, словно его длинные паучьи ноги были созданы для того, чтобы делать движения стремительными и тонкими, как узор.
Астрид на секунду прижала руку к ране, ее пальцы тут же стали красными, но на лице вместо испуга мелькнула радость, а может даже облегчение. И хотя я стояла достаточно близко, я не могла точно считать ее эмоции, золотой свет костра делал ее лицо сказочной иллюстрацией, придавая ему смелость и красоту, но смягчая и смешивая все оттенки эмоций. Она бросилась навстречу Жадине, фактически это был рывок, сильный и нелепый, как у молодого, большого зверя. Жадине было легко его избежать. Он двигался вокруг нее, и она то и дело разворачивалась, чтобы он оставался в ее поле зрения, но это было совершенно бесполезно. Его движения были слишком быстрыми, чтобы их можно было предсказать. Астрид никак не могла сориентироваться, и хотя движения ее изобиловали силой и решительностью, она не могла добраться для него - он был слишком ловким.
Сама же Астрид покрывалась порезами, некоторые из них были довольно глубокими. Они могли быть и глубже. Вся сила Астрид будто ушла в резкость ее уворотов. И хотя она не могла избежать клинка, она умудрялась не впускать его слишком глубоко.
Но это не могло продолжаться вечно. Она слабела. Вернее, она должна была слабеть.
Только Астрид улыбалась, лицо ее было почти спокойным, а вот лицо Жадины было искажено гримасой боли.
Словно бы это он был изрезан клинком Астрид. Ее кинжал и вправду был в крови, только это была ее кровь.
Сначала я все думала, что за сирена здесь визжит, откуда вообще сирена. Мысли текли вяло, словно были щедро, как поделка младшеклассника, смазаны клеем.
А потом я поняла, что это Констанция визжит, на какой-то невероятной ноте:
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста прекратите!
Слов "прекратите" и "пожалуйста" было так много, что они даже потеряли свой смысл, затерлись от многократного повторения.
Но никто, конечно же, не прекращал.
Я думала, Астрид ведь уже должна была свалиться, но это движения Жадины стали менее точны, смазаны, как у человека, который не может сосредоточиться.
А потом он закричал, когда клинок вошел в плечо Астрид, в уже оставленную им рану, так ему подходящую, и прошил его насквозь.
Они все еще были связаны, но только кричал Жадина. Кинжал Астрид прошелся по его второй щеке, довершая жуткий грим, и мог легко скользнуть к шее. Лапки танцевали, но не сдвигали тело Жадины с места. Астрид пнула его, и он упал, словно все эти лапки были мягкими, игрушечными.
Астрид, как ни в чем ни бывало выдернула клинок из своего плеча, чем вырвала из горла Жадины еще один крик. Она взяла два клинка, свой, металлический и его, костяной. Оба они были готовы пронзить его грудь, а он трясся на земле, этот мертвый мальчик.
Астрид сказала:
- Я поступила нечестно. Но я не знала всего, что могу.
Я лишь интуитивно понимала о чем она. Не Астрид чувствовала причитавшуюся боль, а Жадина. Раны Астрид истекали кровью на снег, но это Жадина дрожал от боли.
Мне казалось, она была готова бросить оба клинка, хотя ими, конечно, стоило бы воспользоваться.
Интересно, если он и есть душа, куда он попадет после смерти?
Констанция крикнула:
- Нет! Пожалуйста, Астрид, не убивай его, они спасли нас с Герхардом! Пожалуйста!
И я поняла, что не видела как вели Герхарда и Констанцию. Я слышала ее крики, но это могли быть крики боли и страха, а не вопли о спасении.
Я вспомнила, как легко умереть в Буре, и как быстро я потеряла там каждого.
Астрид замерла. У нее было совершенно дикое выражение лица, злое и голодное. И хотя ее руки были готовы отпустить клинки, глаза не были готовы.
- Что? - спросила она, будто Констанция говорила с ней на другом языке. Теперь Астрид и Жадина поменялись местами. Она была варваром, дикой воительницей, а он - поверженным королем, глаза его были наполнены совсем не свойственной подросткам гордостью, которая равна смирению с неизбежным.
- Я поступила нечестно, - хрипло повторила Астрид, будто и не было всего, что сказала Констанция. Для Астрид было важно только одно.
Жадина улыбнулся, зубы у него были острые и кривые.
- Я тоже хотел поступить с тобой нечестно. У каждого есть что-то, что дает ему победу. Не бывает честных побед. Тебе удалось меня обмануть. Я не видел в тебе магии, когда соглашался.
- Я не знала.
- Тебе повезло. Это тоже победа.
- Я не буду тебя убивать. Но ты проиграл. Отпусти нас.
- Слово победителя.
- Но я не считаю, что это правильно. Поэтому мы зайдем в этот ваш Хрустальный Грот.
Стоило посмотреть на лицо Акселя в этот момент, но я не могла отвести взгляда от Астрид. Она была по-особому красива.
- Только скажешь где этот ваш Хрустальный Грот, - добавила она медленно и задумчиво.
Наконец, Астрид отбросила оба клинка.
- С чего ты взяла, что я не убью тебя сейчас? Или не прикажу этого.
- Ни с чего.
А потом она без сил опустилась на снег. Ее волосы и кровь, казалось, были одинакового цвета.
Глава 18
Мне снились всякие вещи, они мелькали передо мной и кружились, и я ощущал себя на большой высоте. Мне снились Стокгольм, родители, а еще какие-то чужие люди, которые спрашивали у меня, как я поживаю и нужно ли мне что-нибудь. Они говорили со мной, как будто я был совсем беспомощным, и это мне не понравилось. Я и сам ощущал себя, как будто только что очнулся после высокой температуры - когда все кажется не совсем реальным и каким-то мутным, как зеркало, запотевшее от жара. Сон был прерывистый и тревожный, я что-то искал, но никак не мог найти. Я ходил по улицам, которые казались мне незнакомыми, а когда я оборачивался, то уже не мог понять, как здесь оказался и как найти обратную дорогу. В конце концов я оказался у незнакомого мне моря, оно было северным и злым, должно было показаться привычным, но сразу мне не понравилось. Надо мной летали птицы, шальные и потерявшие курс, как взбесившиеся стрелки на компасе. Они о чем-то кричали, но было больше похоже на плач. Мне было странно. Этот сон не был страшным, мне вообще никогда не снились кошмары, но он был непривычным и холодным, такое мне обычно не снилось.
И я подумал, что заболел и что нужно проснуться, потому что мне холодно, как будто я уже окунулся в это море из моего сна. Нужно было проснуться и взять парацетамол, а утром мама сделает мне чай с малиной, и я смогу ничего не делать целый день, только читать книжки и слушать, о чем говорят родители.
Только нужно было проснуться, а то здесь я совсем замерз. Я стоял на вершине отвесной скалы, внизу хлестало камни злое море. Нужно было сделать шаг и оказаться в коротком и сжимающем внутренности полете, и тем самым проснуться, но я не мог решиться.
Почему-то я подумал, что меня ждут не мама и папа, и не приятный день в температурной, ленивой расслабленности, а что-то другое.
Но, наверное, даже более важное. Еще я подумал, очень отчетливо, как для сна, где мысли текут, как сироп, вязкие и однородные. Я подумал вот что: осталось чуть-чуть.
И тогда я сделал шаг в раскрывшуюся передо мной пустоту, где не было уже никакого моря.
Но я не проснулся. Я нырнул вниз, оказался в толще воды, как муха в синем янтаре. Я забыл о воздухе и дышал водой, так бывает только во сне и это очень приятно. Я опускался все ниже и ниже, и бледный свет севера съедала глубина, мне было очень темно. Интересно, подумал я, может я умираю. Мне стало жаль, что я умираю, но и интересно тоже было. Тяжесть воды давила на меня, подталкивая ко дну. Наконец, я ощутил под ногами мокрый песок. Я не был уверен, песок ли на дне Океана. Теперь я не чувствовал себя в море, я был, наверное, в Марианской впадине или в каком-то подобном месте, где не бывало людей и куда никогда не проникал свет.