В детстве кое-что в моей жизни было похожим, хотя и намного легче. Когда я ничего не мог сказать, и был совсем беззащитным тоже. Я закрыл глаза, чтобы понять, что им нужно, этим младенцам.
Ответ всплыл в голове легко и быстро, как глупая мысль, когда засыпает мозг.
Им нужны были имена.
Нас всех зовут, когда хотят разбудить.
Глава 19
Я вынырнула из воды, и на берег, казавшийся мне необычайно приятным, теплым и гладким, меня вытащил Герхард. У него были сильные руки, и я бы обязательно покраснела, потому что это было волнующе.
То есть, если бы у меня под кожей хоть кровинка осталось. Мне казалось, будто абсолютно вся моя кровь скрылась от холода, отхлынула от меня и не было ничего, что бы меня грело.
Я даже злилась на Герхарда. Если бы он не нашел хода в это место, Астрид не прыгнула бы в воду, и меня бы не стянула. Точно ведь знала, что я сюда не хочу.
Неожиданно, здесь оказалось тепло. Даже приятно, я ведь давным-давно в тепле не была, уже и забыла, что это такое. То есть, сутки, однако ощущалось, будто я настолько сроднилась с заснеженным лесом, что антропологически сравнялась с народами севера, вроде каких-нибудь якутов из России.
А теперь я шмыгала носом и чувствовала, что здесь работает отопление. Как в нормальном мире, как в мире, который не был Аркадией. Я улыбнулась, а потом услышала еще и радио. С песнями я тоже давным-давно не сталкивалась, но они не вызывали у меня шока.
Чей-то мягкий, ласковый голос вещал о своей бессмертной и мертвой любви. Я любила такие песни, в детстве я представляла, что их поет мой папа.
Герхард помог мне подняться на ноги. Рядом, как собака, отряхивалась Астрид. Ее пышная рыжая шевелюра наотмашь ударила меня по лицу.
- Итак, это уютное место в стиле пятидесятых годов двадцатого века и есть то, что хотел показать Жадина? - спросил Аксель. - Дизайн интерьера, вот что интересовало его по-настоящему...
Но Адриан сказал:
- Да нет. Не думаю. Я думаю, его интересовали мертвые младенцы.
Мертвые младенцы? Я терпеть не могла живых младенцев, их беззубые умилительные улыбки вызывали у меня мучительное отвращение. Лет с тринадцати я обсессивно не любила детей, не могла перестать думать о том, какие они мерзкие. Может быть, я все еще не могла смириться с тем, что мое собственное детство было омрачено заботой о родителях. С трех лет я умела готовить яичницу, и это не тот самый навык, который чем раньше осваиваешь, тем совершеннее он становится.
Глупо было не уметь прощать детям отсутствие собственного детства, и я прекрасно знала, что сказал бы мне психотерапевт. Словом, я никогда не задумывалась о своих детях и старалась не иметь ничего общего с чужими. Однако никогда я не желала детям ничего плохого.
Тем более я не желала им ничего настолько плохого.
Младенцы лежали на полках, они были как зрители, взявшие в кольцо сцену.
- Хрена себе, - сказала Астрид. И впервые ее грубоватая реплика будто бы была взята из самых личных глубин моей души. Все эти младенцы были душами, они не были полностью мертвы. И изуверство такого масштаба было сложно себе представить. Мне казалось, что комната кружится у меня перед глазами, и я смотрела и смотрела, не в силах отвести взгляд. Я никогда не понимала, почему люди говорят про кровавые моменты в фильмах, что не могут их смотреть и не смотреть не могут. Я всегда могла отвернуться.
Но вот сейчас эта моя способность мне отказала. Я видела детей, чья плоть частично и полностью была заменена металлом, грубо взрезанным и грубо впаянным. Видела детей, раздувшихся как воздушные шарики. Видела детей, опухших, как утопленники и детей, похожих на лягушек.
Все мое существо наполнялось невыразимым отвращением, но самым неожиданным образом не к детям, а к тому, кто это с ними сотворил. Все это было настолько мерзко и неестественно.
Монстры - просто монстры, вызывали страх и отвращение, хотя я знала, из чего они сделаны.
Потерянные вызывали жалость и ужас, потому что я видела из чего они сделаны.
А местные безымянные младенцы вызывали боль.
Герхард сказал:
- Он от них питался. Вытаскивал из них камушки. Их магию, их суть. Теперь они пустые оболочки.
- Как если бы из клетки вытащили ядро, - сказала я тихо. - Если мы представим, что душа - это клетка.
- Он их уродует просто для развлечения.
- Медленно до нас доходит? - пожал плечами Адриан. - В принципе можно было так ужаснуться еще когда мы увидели монстров.
На лице Делии застыло выражение отвращения. Кажется, ей вовсе не нравилось до конца осознавать, кем она на самом деле управляла. И что за камушки ее монстры приносили Неблагому Королю. Это были ядра душ, семя и кость, самое важное.
Мы некоторое время стояли молча. Я не знала, что и думать. Аркадия враз опротивела мне. Пребывание здесь казалось теперь совершенно невыносимым. Наверное, примерно так чувствуют себя люди, носящие мех, которые впервые увидели, как сдирают шкуру со зверьков. И их забрызгало кровью.
Я почувствовала, что сейчас заплачу.
Адриан сказал:
- Зрелище и вправду довольно отвратительное.
- Оно не просто отвратительное. Это, пожалуй, худшее, что я видел за свою жизнь, - сказал Аксель, а потом развернулся к воде.
- Ну, что ж, пора и честь знать!
- Стоять! - рявкнула Астрид.
- Это я могу тебе приказывать, а ты мне - не можешь.
- А ты меня ударь!
- Мне нужно движение, чтобы тебя убить.
- Хочешь посмотреть, кто из нас умрет?
- Кроме того, если ты не забыл, я могу остановить время.
- Не для меня, неудачник! Приказ, у нас есть приказ. Делия, пойдем. А вы можете оставаться в музее уродцев сколько захотите, натуралисты.
- Иди на хрен, Аксель!
- Мы должны выполнить приказ!
- Если я и выполню этот приказ, то только для того, чтобы этим мечом отрезать голову твоему Королю, - рявкнула Астрид.
Слово было сказано, я замерла и все замерли, и тишина, которая образовалась, была неприятной. Как тишина за секунду перед тем, как цунами обрушится на берег. А потом все заорали еще громче.
- Ты не смеешь ослушаться его приказа!
- Это ты не смеешь!
- В противном случае ты умрешь!
- Да я лучше умру, чем буду знать, что тут такое творится! Сначала Потерянные, потом это...
Астрид даже могла произнести слово "младенцы". Хотя именно младенцы в существах, как игрушки разложенных на полках, угадывались за всеми их уродствами безошибочно.
- И что ты будешь делать?! Куда пойдешь?!
- Да хоть к Потерянным!
- Прекратите!
- Делия, разве ты хочешь туда возвращаться?!
Все ругались так шумно, что мне захотелось зажать уши. А потом Герхард крикнул, неожиданно громко:
- Заткнитесь!
И все, может быть больше от неожиданности, чем из исполнительности, замерли. Лица у всех стали удивленные, и впервые в нас промелькнуло что-то родственное, я видела, что какие-то черты у нас у всех общие. Это было забавно, но совершенно никак не соотносилось с серьезностью ситуации. Герхард казался злым, я впервые видела его таким. Черты его лица потеряли всю мягкость, и сейчас он казался похожим совсем на другого человека, которого я прежде не знала.
- Им нужна помощь, - сказал он мягче, и лицо его прояснилось.
- В смысле, помощь? - спросила Делия. Она явно была готова помогать этим существам, а я даже не знала, в силах ли я приблизиться к ним.
- Им нужны имена, - сказал Герхард. Мне захотелось смеяться. Вот уж имена последнее, что нужно было этим деткам. Может быть, им помогла бы аннигиляция, но уж точно не выбор имени. Я представила себя, называющей их, одного за одним, как счастливая родительница. Но лицо Герхарда оставалось серьезным, его светлый взгляд блуждал по полкам. Он сказал:
- Имя заявляет, что мы существуем.
- Напоминает плохую интерпретацию Гегеля.
Тут уже я обиделась:
- Гегель ничего подобного не писал, Аксель!
- Тогда очень плохую.
- Не начинайте, - повторил Герхард. - Я просто знаю. Позвать тебя, значит разбудить. Пока у тебя нет имени, ты в небытии. Мы ничем не можем помочь Жадине и другим Потерянным, потому что их больше никак не зовут. То есть у них есть имена, но их никто не знает. А у этих душ - нет еще никаких имен. Их можно назвать. А потом мы вернем их в исток Великой Реки. Как всех мертвых.