Благой Король с совершенно спокойным видом обернулся к нам. Небо позади него слезало клоками, оставляя не черноту, но пустоту, окончательное ничто - вроде такого же цвета, однако намного более магнетическая и страшная субстанция.
- Я верну вас домой, непременно.
- И меня? - спросил Аксель. И вместе с сарказмом, я услышала в его голосе надежду. Я не знала, получиться ли у нас с ним хоть что-то, он мне даже не нравился еще пару суток назад. Но я хотела попробовать. Я взяла его за руку и крепко сжала пальцы.
- И тебя, - спокойно сказал Благой Король. - Всех вас. А что по-вашему будет с этим миром?
- Он разрушится, - сказал Герхард. - И наш увянет.
- Правильно. Он умрет. А затем, не сразу, но в перспективе, увянет и ваш мир.
- А в какой именно перспективе, простите? - спросил Адриан.
- Ты заметишь разницу уже через пару недель. Но есть выход. Кто-то должен занять его место. Смерть не может не существовать. Аксель, покажи сердце Неблагого Короля.
Аксель вытянул руку. Черви извивались, но уже медленнее. Могло ли вообще сердце смерти умереть? Сердце тьмы.
- Кто-то должен стать им, - сказал Благой Король. Он ничего не предлагал, просто информировал о том, что имеется и такая возможность. - И остаться здесь навсегда. Или почти навсегда.
- Точно, нашу с Адрианом мамку он же как-то сделал.
А потом все замолчали. Каждый думал о ценности собственной жизни и ценности чужих. Я пыталась найти свое место среди будущего ученого - Констанции и Адриана, который обещал позвонить сотне шведских девушек.
Я не хотела отпускать Акселя. Он столько не видел, и мне неожиданно для меня самой захотелось многое ему показать. Астрид не стала бы разлучаться с Адрианом.
Я взглянула на небо, чтобы не смотреть на всех остальных, решавших свои дилеммы. На небе больше не было ни одной звезды. Становилось очень-очень холодно. А ведь это мог быть и никто из нас. Можно уйти и смотреть, как гибнет мир.
Благой Король не торопил нас. Он стоял у трупа своего брата, и я снова удивилась, до чего они похожи.
Наконец, Герхард сказал:
- Давайте это буду я. Я учился в коррекционной школе, вряд ли я стану ученым или врачом, вряд ли у меня будет семья. В общем, я точно менее полезный, чем все.
Я засмеялась, не потому что мне хотелось, чтобы ему было обидно - наоборот. Герхард спасал нас, Герхард старался утешить нас, Герхард был с нами честным и никогда, никого не обижал.
- Герхард! - воскликнула Констанция. И хотя в ее голосе сквозило облегчение от того, что это решение приняла не она, ей не хотелось и чтобы его принял Герхард. Герхард сделал шаг вперед, и мне захотелось его удержать. А потом, совершенно неожиданно, Аксель сказал:
- Не отдам. Это мое по праву! Я его вырезал, значит вся эта сила - моя! Отправляйтесь к своим жалким реальным жизням, сосунки!
И я знала, что он говорит не искренне, играет впечатляющего социопата, а на самом деле хочет посмотреть, что там с миром и отправиться туда вместе со мной. И я понимала, что он приносит жертву ради нас всех, потому что ему легче. Но это не значит, что он не хотел бы иначе.
Аксель рванул воротник рубашки, ткань легко поддалась. Он приложил комок червей туда, где должно было быть его собственное сердце.
И я поняла - они сожрут его. Они вцепились, зашевелились, как маленькие бурильные установки принялись вклиниваться в его плоть. Они медленно сожрут его сердце, и он станет смертью. Неблагим Королем.
Я заплакала. Никто, кроме меня, не понимал до конца, что сделал для нас Аксель.
- Я всемогущ! - крикнул Аксель, он засмеялся, настолько опереточно-злодейски, что и я засмеялась, но - сквозь слезы. И тогда я поцеловала его. Плечом я ощущала копошение мерзких червей, все дальше вгрызавшихся в его плоть. Кем он станет, когда они сожрут его сердце?
- Вернись ко мне! Хоть раз! - сказала я.
- Кстати, ты не забыла? - спросила Астрид. - Что он твой дядя?
- А Адриан - твой брат, - пожал плечами Герхард. - А мы с Констанцией - кузены. Не мешай людям. Они прощаются.
Я, наконец, отстранилась. Аксель улыбался, хоть глаза у него и были болезненными. Я не смотрела на его сердце, просто не могла.
Дождь закончился, а шум источника снова возобновился. Золото пронзило тьму, яркое, спадающее вниз и несущее человеческие души к новому началу. От смерти к жизни. Великая Река снова обрела свое течение.
Выбор был сделан.
Герхард сказал:
- Нужно теперь перетащить всех наших младенцев в начало Великой Реки.
- Я сделаю это, - сказал Благой Король. - И займусь Потерянными. Это моя работа даровать этим душам покой. А что до вашего выбора? Вы хотите домой?
Конечно, все мы хотели. Я соскучилась даже по Розе. И хотя я все еще не могла поверить в то, что она принцесса хоть чего-то, кроме папиного сердца, я поняла, что по-своему ее люблю.
Минут десять мы, как в детском лагере, когда оканчивается лето, обменивались телефонами и адресами, которые могла запомнить с первой попытки только Констанция. Мы целовались и обнимались, говорили друг другу приятные слова и вспоминали все, что было в Аркадии хорошего. Адриан спросил Благого Короля:
- А в Стокгольме у меня останется сила?
- О, конечно, нет, Адриан. Ты сделал выбор, а это всегда значит не только что-то получить, но и от чего-то отказаться. Вы готовы?
Я не была готова. Я взяла Акселя за руку и прошептала:
- Найди меня.
А он улыбнулся, хотя я и знала, что ему больно - черви прогрызают дорогу к его сердцу.
- Где бы ты ни была.
Я как никогда почувствовала, что кончается лето, хотя была посреди зимы и мне, наверное, предстояло вернуться в осень. Прощайте, новые друзья. Прощай, придуманный летний мир. Прощай, дурацкая летняя любовь.
Лето, прощай.
Мы подошли к Благому Королю, и он сказал:
- Это правильный выбор. Проживите свою человеческую жизнь и однажды возвращайтесь в Аркадию. Спасибо вам.
Этот красивый и спокойный человек, от которого исходило тепло, был так похож на чудовище, с которым мы сражались, умирая за то, чтобы уничтожить смерть.
А оказалось, что уничтожить смерть значит уничтожить все. Я запрокинула голову вверх, и там снова оказались звезды. Я взяла за руку Герхарда, а он Констанцию, а Констанция Адриана, Адриан - Астрид, а Астрид - меня.
Я успела обернуться на Акселя и поймать его взгляд, совсем не радостный. Мне не хотелось оставлять его.
Но я оставила его.
Сначала я почувствовала себя очень легкой, а потом и вовсе - не существующей. Мои ладони никто не сжимал, да и не было у меня ладоней. Я никем не была и ничем не была, и поднималась все выше и выше, оставляя Акселя и Благого Короля внизу. То есть, Неблагого и Благого Королей.
Аксель помахал нам рукой, и я видела кровавый подтек на его рубашке, он для меня был как крохотное пятнышко. Он махал мне рукой, но не знал, где я. Я не видела никого рядом и сама была невидима. Я почувствовала себя обманутой - никаких посиделок в поезде, прощаний в аэропорту, долгих проводов. Мы уже расстались.
Я вспоминала телефон Адриана, такой простой - он его специально выбрал, чтобы цеплять побольше девушек, которым легко будет его запомнить. Когда я отвлеклась и перестала, как сказала бы Констанция, невротизировать процесс, все пошло легче. Я оказалась в небе и была небом, летала между звезд. А потом я увидела золотой свет, и поняла, что водопад берет свое начало много выше, чем я думала, что мы видели не первый его порог. А вот это - первый. Усеянное звездами, как пляж ракушками, небо, извергало золото, стремящееся вниз. Здесь уже ничего не было, кроме неба, звезд и этого золота.
И я нырнула в него, и это было потрясающе тепло.
А очнулась я уже в холоде и одна. Я почувствовала, что скучаю - по всем и по Акселю. Никогда бы не подумала, что стану по нему скучать, что захочу его лучше узнать. Я лежала на снегу между могилок Лесного Кладбища. Зима уже наступила, как я и ожидала. Может быть, это была даже не зима две тысячи шестнадцатого года.
Это мне и предстояло выяснить.
Я раскинула руки, коснувшись холодных могильных камней, и засмеялась. Каким блеклым было небо Стокгольма после Аркадии. Как, наверное, скучно было здесь родителям. И как хорошо.
Прощай, Аркадия.
***