– Мы куда надо бежим, командир?
– Я карту города помню. Если здесь их не встретим, то не встретим нигде.
– Все, это конец! – прохрипел сквозь противогаз Гром. – Командир, может, лучше к автомобильному училищу податься, укроемся на нашем месте? Воды и еды там на неделю. Метров пятьсот всего-то.
– Нет, Василий, не пройдем с этой стороны – попадем в аномалию. Тем более по темноте. Про автомобилку столько легенд ходит, днем-то не по себе там.
– Тогда уж лучше к нашей станции на прорыв, примем бой. Если повезет, то будем дома, если нет, то прихватим с собой еще несколько собак. За Андрея отомстим и сами отмучаемся.
– Это не тебе решать, отмучаешься ты сегодня или нет, – ровно и монотонно ответил Алексей.
– А по-моему, они за нас уже все решили, – обреченно прохрипел Гром, указывая в сторону торгового центра. – По следам идут.
– К бою! – скомандовал Алексей. – Отходим к училищу!
Со стороны торгового центра, мелкими группами, сливаясь в одну большую стаю, к ним приближались псы. Оперативники бегом преодолели улицу Полковую и вдоль высокого забора военного училища отошли к КПП. Счетчик Гейгера затрещал.
– Тут повышенный уровень радиации! – взволновано прогудел из-под противогаза Василий.
– А там повышенный уровень зубов! Какая уже теперь разница!?
– Юмор неуместен, командир!
– С ним и умирать веселее, Вася. Давай за мной в подъезд ближайшей многоэтажки. В узком пространстве нас будет не окружить.
Пробежав несколько десятков метров по Краснознаменной улице в сторону проспекта Победы, они свернули к полуразрушенным многоэтажкам, соседствующим с деревянным частным сектором. Трудно было представить, какими эти дома были до ядерной войны, но сегодня они представляли собой обгоревшие остатки стен, присыпанные подтаявшим снегом. В тринадцатом году, когда на Россию посыпались атомные бомбы, на сам Челябинск не упало ни единой боеголовки. Но зарядов, не сбитых южнее города, хватило, чтобы превратить большую его часть в руины.
Внезапно Василий споткнулся и упал. Сделав неудачную попытку встать, он закричал:
– Беги, командир, я прикрою!
– Нет, Гром, здесь без вариантов – умрем вместе. – Алексей присел рядом с товарищем.
Они открыли стрельбу по приближающейся стае, не подпуская близко. Получив порцию свинца, стая разделилась. Казалось, что пули, выпущенные людьми, разрубили один цельный организм пополам, создав вместо одной цели – две.
Одна половина стаи продолжала атаковать прямо в лоб, оставляя за собой окровавленный шлейф из убитых сородичей. Вторая заходила слева, окружая людей и не оставляя им ни малейшей надежды уцелеть.
Алексей уже не бил прицельно, опустошая один за другим магазины с патронами. Он поливал псов свинцом почти в упор. Ствол быстро перегрелся, и автомат начал «плеваться», ни о какой кучности стрельбы уже не могло быть и речи.
Люди отстреливались спина к спине. Понимали, что обречены. Но, кроме жажды крови и азарта, уже ничего не чувствовали. Не было разочарования и страха перед смертью. Не осталось ничего, кроме желания бороться до конца, до последнего вздоха. Иногда это называют надеждой, но этих людей поддерживала вера. Вера в то, что они делают, вера в то, что даже после смерти их путь не прервется.
Неизвестно, какая сила так долго помогала Алексею и Василию в неравном бою, но они продолжали борьбу, сопротивляясь, даже когда закончились боеприпасы. Превозмогая боль от укусов, истекая кровью, скидывая с себя бездыханные тела застреленных псов, Алексей закричал выбивающемуся из сил Василию, который рубил атакующих тварей штык-ножом:
– Беги! Их немного осталось, попробуем разделить!
Василий сделал рывок в сторону, но был сбит новой волной собак, которые, воспользовавшись его замешательством, вцепились ему в руки, ноги, шею…
Алексей, не раздумывая, направил ствол автомата в область сердца и нажал на спусковой крючок. Произошла «задержка» – впервые у безотказного обычно оружия. В самый напряженный момент «лучший друг» – автомат Калашникова – подвел Смирнова. Закрыв глаза и приготовившись быть заживо растерзанным, Алексей вдруг услышал чьи-то выстрелы. Он бросил бесполезный теперь автомат. Псы, заметив новую группу людей, быстро ретировались, оставив добычу.
Форма старшего лейтенанта превратилась в лохмотья, на плече и ногах кровоточили рваные раны, но он не чувствовал боли. Алексей шел к людям. Не важно, к каким – хорошим или плохим, демократам или монархистам, а может быть, и к бандитам, это его уже совершенно не волновало.