— Такие дела, — сказал Онолов Андрей. — Такая обстановочка.
— Как это произошло? — бледнея, спросила Люда. — Как ты, Онолов Андрей, это допустил?
— Как это случилось, Иванова Людмила, я не знаю, потому что ничего не допускал. Неумеха один пожелал даму прокатить с ветерком. Метальник лично ему упряжку снарядил. Собачек плохо поставил, — Андрей помолчал, вздохнул. — Тот нарту не удержал, перевернулся на спуске и врезался в порядок. Собачек помял, Аркая искалечил. Так поступил. Нарту бросил, даму в санчасть повёл: она носик повредила.
— Лучше бы лобик, — мстительно пожелала Люда.
— Лобик целый, а носик распух вроде варежки. Очень привлекательно. Только не в этом дело. — Андрей помолчал и добавил тоскливо: — Аркая Метальник утилизировать приказал.
— Как это утилизировать? — не поняла Люда.
— Очень просто, — жёстко ответил Онолов Андрей. — Утилизировать — это, по Метальнику, значит пристрелить. Чтобы он дармоедом не был. Лечить его тут некому, нет поблизости специалистов.
— Не может этого быть! — не поверила Люда.
— Чего не может быть?
— Чтобы Аркая пристрелили.
— А это может быть? — спросил Андрей и разжал кулак. На ладони его, тускло поблёскивая, лежал патрон от карабина. — Ты просто ничего не знаешь. Метальник говорит: есть такой документ, чтобы больных собак и дармоедов не держать.
— И кто же его убивать станет? — всё ещё не веря Андрею, спросила Люда.
— Кто, кто! Недогадливая. Метальник мне велел. Патрон, видишь, выдал.
И Андрей потёр пальцами красноватую пулю, которой предстояло прервать жизнь рыжего Аркая.
— И ты, Онолов Андрей, сможешь его убить? — с неожиданным презрением спросила Люда. — Выбрось эту гадкую пулю!
— Пуля на учёте, её выбрасывать нельзя. И убить Аркая я не смогу, — отворачиваясь, сказал Андрей. — Да только видишь, как он мучается?
Эти самые слова сказал ему Метальник Савелий вчера вечером. Андрей на вахте был, когда всё приключилось, а когда на место прибежал, приятель Метальника уже был таков. Валялась перевёрнутая нарта, в перепутанной упряжи застряли взъерошенные собачки. Аркай сидел неуклюже, боком, с недоумением разглядывал свою изуродованную лапу, которая не давала ему встать. Метальник Савелий был на месте, пытался распутать, освободить собак. Это у него не получалось. Завидев приближающегося Андрея, он оставил беспомощную возню и мрачно уставился на Аркая:
— Хороший был пёс. Ничего не скажу, хороший. Жалко его.
До Андрея не сразу дошло, почему это Аркай «был». Потом он увидел лапу вожака, и ему самому стало больно. И такой гнев поднялся в нём на человека, который ухитрился так покалечить собаку, что и слов подходящих не нашлось. Попадись в эту минуту ему под руку Метальников приятель, уж он бы ему сказал…
— Жалко пса, — повторил Метальник. — Придётся его списать и, это… утилизировать.
— Как это утилизировать? — не понял каюр.
— Ну, как? — даже как-то грустно пояснил Метальник Савелий. — Прекратить его мучения. Пристрелить, чтобы не страдал понапрасну. А шкуру употребить, как вторсырьё. Рукавицы сшить или, например, унты. Всё-таки польза какая-никакая.
Так и сказал Метальник Савелий: пристрелить, чтобы прекратить мучения. И не было в голосе его ни жалости настоящей, ни раскаяния, хотя рыжему Аркаю предстояло расстаться с жизнью по его, Метальника Савелия, вине.
— Значит, по дури изуродовали собаку, и никто не ответит? — пытаясь унять дрожь в голосе, спросил Онолов Андрей. — Пристрелить — и делу конец. Кто же его будет стрелять?
— Ты, естественно, — твёрдо ответил Метальник Савелий. — Кто же ещё? Ты своей команде и учитель, и лекарь, ты в тяжёлую минуту и это… Помочь должен.
— Хорошая помощь — пулей! — гневно сказал Андрей. — Я вам не палач какой-нибудь.
— О чём ты говоришь, о чём? Палач — слово какое! Ты о том подумай, как ему жить теперь, твоему Аркаю. Перелом открытый, загниёт, пёс заболеет, других заразит. На людей может перекинуться, эпидемия начнётся. Так что жизнь его прекратить — не палачество вовсе, а, если хочешь знать, милосердие даже. И потом — ещё во время войны приказ был: бесполезной живности не держать!