Непонятное существование вёл он взаперти, между четырёх стен. Приходила Люда, он вставал, поджимая перевязанную лапу, и глядел на неё тоскливо и обиженно. Он скучал по воле, по простору, по белому снегу и свежему ветру.
Жизнь потайная его тяготила, только объяснить это он не умел. Маялся в одиночестве, перестал за собой следить, шубку не чистил, — всё ждал, когда скрипнет дверь и войдёт Люда. Она перевязывала ему лапу, накладывала свежую мазь. Аркай подрагивал, следил настороженно за её руками, но не противился.
А Люда не могла придумать, что предпринять. Тоскливо было у неё на душе. Она и в школу теперь ходила без радости, как на постылую маету.
И вот на большой перемене её отвела в сторонку Зента Пенкалис, светлокосая, очень прилежная девочка.
— Я думаю, — тихо сказала она, — мой папа мог бы посмотреть твою собаку.
— Твой папа лечит людей, — возразила Люда, — а нужен ветеринар, специалист. К нему в город надо ехать, на катере через губу, а там Аркая на руках нести до ветпункта. Катер-то рано утром отходит, и Метальник обязательно на пирсе толчётся. Он с Аркаем на катер ни за что не пустит.
— Я всё понимаю насчёт ветеринара, — спокойно сказала Зента. — Только ты не волнуйся, пожалуйста, и дослушай. Папа говорит, что собаки — великие мученики, потому что испытали на себе всё, чем потом лечили людей. Даже есть небольшой памятник собаке — за её заслуги перед медициной. Что ты на это скажешь?
— Твой папа тоже обязан выполнять приказы…
— Мой папа обязан лечить моряков, — перебила Зента. — Кроме того, он не верит в эту Метальникову выдумку о циркуляре. Он говорит: это чушь дикая. А ещё мой папа умеет хранить военную тайну, это у него даже в характеристике записано, я сама читала. Но если хочешь, мы ему глаза завяжем, и он даже не догадается, что ходил в кладушку у родника.
Тут глаза Зенты Пенкалис прищурились, и она довольно лукаво улыбнулась.
— Откуда тебе известно про кладушку? — встревожилась Люда.
— Это, думаю, и Метальнику известно, — невозмутимо заявила Зента. — Мы всё-таки на Береговой живём. Какие тут могут быть тайны? Так что́ ты мне скажешь, Иванова Люда?
— Приводи своего папу в кладушку, — тихо ответила Люда. — Только глаза завязывать, наверное, незачем.
— Я тоже так думаю, — согласилась Зента, обняв Люду за плечи. — Значит, сразу после уроков мы и придём.
Доктор пришёл в кладушку с небольшим чемоданчиком. Аркай встал и молча ощерился при виде незнакомца, но доктора это нисколько не смутило. Он мягко повалил пса на бок и принялся ловко снимать повязку. Аркай не противился, следил за руками доктора острыми глазами, приподняв верхнюю губу и обнажив клыки.
— Открытый перелом, травма непростая, — говорил доктор. — Осколки, запашок, скажу, нехорош. Нехорош! Кое-что устраним на месте, подчистим в походно-полевых условиях, так сказать. Основательную работу придётся выполнить в стационаре, если мы хотим, чтобы пёс жил правильно. Лапу, не исключено, придётся отнять. А может быть, и нет. Может быть. Ты не тушуйся, Иванова Людмила, — бормотал доктор, споро управляясь с лапой Аркая. — Держи его чуть крепче, прижми немного, успокаивай. Видишь, он дрожит, волнуется. Понимает, что дела его не просты. И не бойся. Говорю тебе, никто твоего друга обидеть не посмеет. Это всё блажь Метальникова, циркуляры эти. Забурел человек, за бумажками солнышка не видит да и брякнул сгоряча: рукавицы сшить! Надо же додуматься до такой мудрости. Не дадим мы такого мужественного барбоса в обиду. Не дадим! Кто же это позволит? Это просто плохая шутка: из такого красавца — рукавицы… Редкостный экстерьер. И ты молодец. Молодец, Иванова Людмила!
— У него не только экстерьер, — сказала Люда. — Он умница.
— Наслышан, наслышан. Морда у него такая — только что не говорит.
— А он и говорит, только по-своему.
— Вот видишь, а ты говоришь: рукавицы. Проведём секретную операцию, — подмигнул доктор, перебинтовывая лапу Аркая. — Отвезём раненого в Посёлок, покажем моему приятелю Андрею Лукичу. Он отменный хирург и в собачьих болячках тоже разбирается хорошо. А мне на медскладе кое-что взять надо. Обстановка на данный момент сложилась такая, что машина не пройдёт: лёд на заливе пока слабоват, окружная дорога, как водится, не расчищена. Смекаешь, Иванова Людмила? Можем только воспользоваться дружбой Онолова Андрея. — Так говорил доктор Пенкалис, который — все на Береговой это знали — никогда не бросал слов на ветер и начатое дело всегда решительно доводил до конца.