На следующий день утром после завтрака, как обычно, кормушка откинулась — в квадратном окошке появилось лицо медсестры.
— Больные есть? Записываться к врачу кто будет?
— Сестричка, от сухости ничего нет?
— Могу предложить диету: суток пятнадцать в карцере. Подходит?
— Меня к кожнику запишите.
— Что у вас?
— Кожи не хватает. Когда глаза закрываю — очко открывается. Соседи по нарам обижаются.
— Отойдите от окошка. Мешаете работать.
— Вы сегодня — само очарование. Эта прическа вам очень к лицу. Бессонница меня замучила. Третью ночь не могу уснуть. Не дадите чего-нибудь из снотворного? Совсем извелся.
— Читайте на ночь правила внутреннего распорядка.
— Запишите меня к стоматологу.
— Как фамилия? Записала. Еще есть кто?
Филин подсел к Шнобелю.
— Мужик этот что-то зачастил к зубнику. Раза по три на неделе записывается. А сушки хрумкает, аж скулы трещат.
— Сибиряк, слышишь, что пацан говорит? Фраерок этот зачастил в больничку.
— Может быть, бегает сеансу набраться?
— Не похож вроде на задроченного. Надо бы пощупать.
— Желающих к врачу больше нет? Потом не стучите. Лечить будет уже корпусной.
Кормушка закрылась.
— Сибиряк, поговори с мужиком. Меня тоже что-то сомнение взяло.
— Поставь кого-нибудь к волчку.
Шнобель шепнул что-то на ухо одному из заключенных. Тот подошел к двери и затылком загородил глазок, через который надзиратель наблюдает за происходящим в камере.
— Парень, ты откуда? — поинтересовался Сибиряк у парня, вызвавшего подозрения. — Не из Лопасни? Морда у тебя уж очень знакомая.
— Нет. Я из Лосинки. А что?
— Сколько дали?
— Трешник.
— За что?
— Нахулиганничал по пьянке.
— В карты играешь?
— На интерес — нет.
— Давай тогда в шашки. Без интереса. Ты всех в камере чешешь. Убьем время, а заодно, может, чему поучусь у тебя. Браток, сваргань-ка нам кипяточку по кружечке. Сахару тебе сколько?
— Три куска.
— И сухариков не забудь. Какие больше любишь, ванильные или с изюмом?
— Без разницы.
— Ну, ходи.
Шнобель зашел парню за спину, держа наготове скрученное полотенце.
— А ты здорово играешь. Учился в Доме пионеров?
— He-а. У меня брательник перворазрядник.
— Сухарики не очень твердые.
— Нормальные. Ваш ход. Есть обязательно. За фук не берем. Как я вас? Еще ход, и у меня дамка.
— Сухариков еще подсыпать? Тебе они, видать, пришлись по вкусу.
— Нормально. Не откажусь.
— А как же зубы? Болеть перестали?
Парень понял, что дал маху.
— А чего зубы? Зубы как зубы. Были две дырки — заделал. Сегодня пойду третью пломбу ставить.
— Ну-ка, открой пасть.
— Чего вы, в самом деле?
— Шнобель, помоги ему.
Шнобель ловко накинул полотенце парню на шею и перекрутил его.
— Сухарики хрум-хрум, а в… ме-ке-ке?
— Да честно я говорю. Зачем мне без надобности к зубнику бегать?
— Во-во. И я так же подумал. Зубы у тебя, как у молодого жеребца. Сахару три куска, а как платить — жопа узка? К кому бегаешь?
— Да говорю же я.
— Шнобель, освежи ему память.
Шнобель перекрутил полотенце сильней. Парень захрипел.
— К куму. Он обещал оставить при тюрьме в обслуге.
— Чего ему надо знать?
— Как идет подогрев к «крытникам» и у кого общаковые деньги.
— Губа у него не дура. На надзирателя ты стукнул?
— Я.
— Чего ему еще болтал?
— Больше ничего. Клянусь.
— Дятлы еще в камере есть?
— Нет.
— А рядом в камерах?
— Не знаю.
— А ну, отойди от глазка.
В двери загромыхал ключ.
— Начальник, дай бумагу и ручку. Буду кассацию писать.
— Завтра на утренней поверке. Еще раз увижу у глазка, выдерну искать пятый угол.
Два дня спустя Филина вызвали с вещами. Других вариантов не было — на этап. Прощай, спокойная сытая жизнь в камере. Прощайте, Сибиряк и Шнобель. Впереди — неизвестность: новые люди, новые места заключения. Воры снабдили всем необходимым на первое время: куревом, сахаром, сухарями, деньжатами, в чистую холстинку завернули шмоток сала. Прощаясь, Филин едва не заплакал.
Володя Синебродов еще не мог знать, что Сибиряка больше не увидит: пять лет спустя его в упор расстреляют при попытке к бегству. А со Шнобелем еще встретится, но уже немолодым человеком.