— А что я могу думать? Я — мелкая сошка. Как все, так и я.
— И все-таки?
— Да вы сами все лучше меня знаете. Кому-то было выгодно покупать негодный товар. Решетников был в курсе с самого начала. Ему докладывали, когда лошади стояли в карантине. Звонили, бумагу посылали. Рекламацию не выставил. Значит, так было нужно.
— У него веские доводы. С этим конным заводом у нас давнее партнерство. Товар сравнительно недорогой. Большинство прежних покупок не вызывало нареканий. Случайности в нашем деле возможны любые. Не с железками ведь дело имеем.
— Вы что, серьезно? А как же заключение комиссии ветеринарных врачей? А шведка, которая вас предостерегала?
— Они — живые люди со своими слабостями и причудами. Насколько мне известно, покойный председатель комиссии был не в ладах с начальником управления. Это все знали. Наверняка и у шведки имелись какие-то личные соображения.
Из-под кровати высунула морду дворняга и лизнула Кривцову пальцы — деранула, будто наждачной бумагой. Игорь Николаевич вздрогнул от неожиданности и отдернул руку. Михалкин перевел дух, промочил горло очередной порцией коньяка и продолжал:
— Здесь начкон Степного конного завода, того самого, где пал второй из купленных в Швеции жеребцов. Живет в гостинице «Бега». Мужик рисковый, никого не боится. Кстати, заядлый тотошник и не дурак выпить. Раньше его прикрывал отец — партийная шишка областная. Теперь — уж не знаю кто, но характер у него не изменился. Разговор у нас был как раз об этом. Так вот, он где угодно готов подтвердить, что жеребец был негоден для племенной работы и Решетников знал об этом еще тогда, когда можно было выставить рекламацию. Вы можете поговорить с ним. Он рвет и мечет. Решетников уговорил его выложить за жеребца крупную сумму, пообещал помочь с приватизацией конного завода, но обещание не выполнил и, по-видимому, не собирается. Начкон грозится обратиться в прокуратуру и предъявить необходимые доказательства вины Решетникова. Злой, как с цепи сорвался. Мы вчера с ним дотемна просидели.
— Анатолий Иванович, к вам можно?
— Заходи, кто там? А, Валерик… Я тебя ждал раньше.
— Не мог. У Кочеткова два жеребца расковались. Зачем звали, Анатолий Иванович?
— Посмотри колесо у призовой качалки. Что-то болтается.
— Очень срочно?
— Желательно не тянуть. Посмотри и скажешь, сколько это будет стоить.
— Смотрю, вы нарасхват, Валерий. О моей просьбе не забыли?
— Решетку для камина и кочережки?
— Надо же, помните.
— У меня правило: куй железо, не отходя от кассы.
— И как успехи?
— Кочережки готовы. Детали решетки отковал. Осталось собрать.
— Хотелось бы посмотреть. Не возражаете?
— Ради бога. Когда зайдете?
— Думаю, минут через сорок.
— Хорошо, буду вас ждать.
Дворняга опять выглянула из-под кровати и, оскалив зубы, зарычала на кузнеца. Он в испуге шарахнулся от нее.
— Ты что, дура, баранины обожралась?
— Это — свои. Свои, — успокоил собаку наездник.
«Все свои по спине разбежались», — хмыкнул Кривцов.
— Качалка в тамбуре. Старший конюх покажет. Когда посмотришь, загляни ко мне.
Кузнец вышел. Выждав с минуту, Михалкин заметил:
— С червоточиной вьюнош. Добром не кончит.
— Хочу на лошадок твоих взглянуть. Не покажешь?
Наездник посмотрел на часы.
— Пойдемте. Сейчас самое время. Кормление закончили.
В конюшне было почти темно. Дежурная лампочка тускнела в конце прохода. Слабый свет сочился из квадратных окошек, прорубленных под потолком. Пылинки соломы, вихрящиеся в мутноватых пучках света, искрились, словно блестки на сказочной декорации. Время от времени из глубины слышались то протяжный вздох, то какие-то неясные звуки, похожие на бормотание во сне или непроизвольный шепот в глубоком раздумье. Отовсюду ползли смутные шорохи, мерещилась возня невидимых существ: может, гномов, а может быть, это овеществлялись переживания лошадей, их воспоминания о прошлых жизнях.
Людям нервным, легковозбудимым, подверженным стрессам, полезно хотя бы раз в месяц бывать на конюшне. Из всех домашних животных лошадь наиболее благотворно влияет на психику человека, оживляя воображение, забытые, роднящие с природой, инстинкты. Ни одно другое животное не способно так полно выразить всю гамму переживаний, свойственных живым существам, в том числе человеку, причем отразить их не только выражением глаз, но и мимикой, оттенками поведения и безграничным многообразием движений тела. Но главное, что поражает человека при общении с лошадью, это очевидная готовность сильного грациозного животного повиноваться ему, готовность быть верным и податливым при единственном и непреложном условии: ответном уважении к достоинству, отношении, как к существу одной с ним крови, роднящей все одушевленное на Земле.