– Не рассчитал малеха. Надо было слабее бить, все одно эта падаль перегорела. Живую б ее точно задорого можно было продать. Гадюка Лель без магии! Ха! За триста лет ее поганая морщинистая рожа каждой собаке примелькалась, небось не поскупился бы народ скинуться, чтобы самолично в эту ряху откормленную плюнуть да головней ткнуть.
– А с чего перегорела? – серые сумерки постепенно редели, из них проступали ветки каких-то деревьев на фоне вечернего неба и две размытые мужские фигуры, склонившиеся надо мной. А еще стало заметно холоднее, словно меня… раздели?
– Ну дык подправил я кое-чего в круге-то ее, как заказчик велел. Вместо одной души аркан аж пятерых зацепил, не видел, что ли? Пять огней в круге Аристира, тут кто хочешь выгорит. Ха!
Пять… душ… зацепил… пять?! Почему это меня так взволновало, даже показалось на секунду, что к телу возвращается чувствительность?
– Стало быть, заказчик наш голова. Двух пепелюх одним ударом накрыл. И детеныш теперь у него есть, при живой душе, а не пускающий слюни ушастый овощ. А с ним и наследство брательниково. И от магессы избавился – сколько он ей там обещал? Половину? И еще чего-то по магической части, кажись.
– А это не нашего ума дело, как там дальше его светлейшее ушанство свои дела делать собирается. Мы свое отработали: гадюка дохлая, пацан шевелится, даже плакать начал, слышишь? Пищит в яме.
Слышу… я тоже слышу!
– Ма-ма-а-а-ма-а… Па-а-а… Ма-а-а… Най…Най… да… Ка-а-ать… МАМА-А-А!
Никитка… Никитос… Кукушонок!!! Это мой Кукушонок!
Господи… Господи… что происходит? Где я? Где мой сын? Почему… так… трудно… шевельнуть даже пальцем?
– Гляди-ка, лопочет чего-то ушонок. От ведь, черный-то он черный, ритуал этот, а мальца оживил.
– Херню несешь, Каст. Никого тут не оживили, чужую душу украли, да в ушонка вселили. У себя-то малец скорее всего помер, а ведь наверняка не с под забора выбран. Слышишь, мать зовет? Эх… вот кто небось убивается.
– Дык их же пятеро было, душ-то. Одна, правда, какая-то мелкая да цветом странная. Так что, может, всю семью арканом и захватило, некому убиваться.
– А и так не легче. Гадюке-то одна нужна была, детская, да чтобы мальчик. А остальные…
– Когда круг порвался, разметало вроде как огоньки-то. Один в яму, это я точно видел, еще два вроде тут где-то кружили да пропали, а оставшуюся пару унесло за южный перевал, да шустро так. Видать, там кто-то подходящий как раз помер. Говорят, арканом скраденные души сами ищут, какое тело поблизости на грани смерти, когда своя душа только-только за порог ушла. Может, и этим повезло. Как-никак, а жить будут.
– Угу, успокаивай ее, совесть-то свою, успокаивай. Да только один хрен, за душегубство нам деньги плачены, и нечего теперь сопли размазывать. Знали, на что шли.
Каждое слово этого странного разговора словно отпечатывалось в мозгу, оставляя навсегда выжженный след. Я еще не понимала его смысла до конца, но знала, чувствовала – это очень важно. Почти так же важно, как заставить себя пошевелиться и доползти туда, откуда слышался тихий, безнадежно-отчаянный плач моего сына. Еще немного… чуть-чуть… я смогу! Я смогу, Кукушонок! Потерпи, маленький, я сейчас…
– А ну цыц! Замолкни! Слышишь?
– Ну чего еще? Ох… – хриплый разразился потоком непристойной брани. – Л”Шархи! Стая! Откуда?! Валим!
– Мальца… ушонка надо вытащить! Без него нам сверкалов не видать!
– Рехнулся? Сматываемся! – голос резко отдалился, но паника в нем была слышна отчетливо. – К демонам ушастых с их золотом, я не собираюсь здесь подыхать за ради твоей жадности! Брось тряпки, недоносок, бежим!
Дробный топот затих вдали, и какое-то время не было слышно ничего, кроме шелеста деревьев и тихих детских всхлипов. Чего они так испугались? Впрочем, я выясню это позже, сначала Кукушонок.
Да! Ох, как больно… Зато мне удалось не просто пошевелиться, но и перевернуться на живот. Еще одно неимоверное усилие, до боли закушенная губа, и я уже ползу по мокрой от крови траве туда, где плачет мой сын.
Я уже почти доползла до края глубокой ямы, вырытой посреди вытоптанной поляны, когда тихий, на грани слышимости, шипящий рык заставил меня замереть от внезапно накатившего ужаса. Только теперь до меня дошло, что парочка мародеров убежала, бросив всю свою добычу, не просто так.
Оглянуться было страшно, но… здесь мой ребенок. И я должна его защитить, даже если… хотя бы увести опасность за собой, отвлечь. А для этого надо ее видеть.
О господи! Да я этому монстру на один зуб! Эта покрытая бурой свалявшейся шерстью образина размером с лошадь, а пасть у нее, как у крокодила. И еще несколько таких же медленно, не торопясь, окружают поляну, выступая из кустов.