– Дорогие друзья! – обратился поставленным, чистым голосом к слушателям Брайтсон после того, как очередной шквал аплодисментов стих. – Как мне ни прискорбно сообщать вам эту новость, но наш – подчеркиваю, именно наш, а не только мой – вечер подошел к концу… Но я никак не могу вас отпустить с чувством некоей неудовлетворенности, – в зале в этот момент пробежал смех, – и потому я прочитаю стихотворение, которое написано сегодня утром… И вы будете первыми, кто его услышит!
Раздался всплеск аплодисментов.
– Прошу абсолютной тишины… – поднял руку Валентин. Когда все стихло, он изящным жестом поправил воротник пиджака, придвинул к себе шнур микрофона и стал декламировать:
Вокруг, быть может, и пустыня,
Вокруг, быть может, пустота,
Но я без боя не застыну:
Сильней кота, да и кита.
Нет, не обижу я животных!
Их отличать бы от зверей
Нам нужно, если это можно…
Хозяин, пива мне налей!
Я кружку поднимаю эля
За всех вокруг… И за себя.
А если кто опять посмеет
Внести раздоры, всех рубя,
Остановлю… Но рифмой-строчкой.
О слово тупится кинжал.
И ради Ровды, Руси дочки,
Готов принять не свой финал!
Кто сочинитель, тот бессмертен.
Читайте наши опуса́,
И мы расплачемся – поверьте…
И просветлеют небеса.
Не поздно сим заняться делом.
Страшнее – просто не начать.
Поэт вне времени и тела
Продолжит для людей писать.
Раздались завершающие, громогласные аплодисменты.
– Большое вам спасибо, дорогие и преданные слушатели и зрители! Этот вечер сделали именно вы! – произнес Валентин на прощание, после чего совершенно в подростковом духе спрыгнул со сцены в зал.
Зрители сорвались с мест, дабы успеть хотя бы парой слов перекинуться с почитаемым поэтом.
Валентин не торопился – он отвечал на вопросы, раздавал автографы, подписывал книги, позволял сфотографироваться на память. С двумя пришедшими гостями он общался дольше, чем с другими: это были вокалист группы «Она вышла замуж» Тими́тра Таволгин и барон Кирилл Завидов – человек, который помог в организации сего концерта. В этих разговорах не было ничего серьезного – скорее они были этаким приятным дополнением к вечеру.
Поэт уже пробирался к выходу из зала, как обратил внимание на девушку в белоснежной парадной военной форме, представлявшей собой жакет и юбку-карандаш до колена. По всей длине левого рукава шли узкие канты синего и красного цветов, а правого – синего и черного. Кроме того, жакет был «украшен» нашивкой – желтым соловьем – и буквами «МДМ», блестевшими золотом чуть ниже груди.
– Вам очень идет эта форма, – улыбнулся Валентин.
– Приму это за комплимент, хотя я все-таки в первую очередь военный человек, а уже потом – женщина, – отбрила поэта девушка.
Брайтсон нисколько не обиделся – лишь хохотнул в ответ:
– Очень рад, что меня посещают и военные. Могу я узнать Ваше имя, прекрасная представительница нашей великой и могучей армии?
– Анфиса Толбухина, – представилась собеседница, поправив свои роскошные русые волосы, не по-уставному распущенные.
Валентин изменился в лице:
– Так Вы – родственница старшего десятитысячника Павла Толбухина?
– Если быть точнее – дочь, – пояснила Анфиса.
– Похоже, Вы столь же талантливы, как и Ваш отец… В столь юном возрасте стать младших дружин матери́ной – это большое достижение.
– Вы действительно мне льстите или издеваетесь? – приподняла бровь Толбухина.
– Я никогда ни над кем не издеваюсь, – улыбнулся Валентин еще шире. – Как Вам вечер?
– К сожалению, долг не позволял мне посетить Ваши прошлые концерты, хоть я и Ваша поклонница… Но наконец-то я смогла исправить этот пробел. Скажу кратко – я довольна.
– Я старался, – кивнул Валентин. – С удовольствием бы поговорил с Вами еще, но мне пора бежать… Есть одно незавершенное семейное дело.
– Еще один парень убегает от меня, – фыркнула Анфиса.
– Обстоятельства, к сожалению, складываются сегодня не в мою пользу, – произнес на прощание поэт, после чего нырнул в толпу ждущих его людей, ибо на каждый концерт он приходил со свитой различных помощников.
– Говоришь, семейное дело? Но у тебя же формально нет семьи… – задумалась Анфиса, глядя в спину Валентину. – Что же ты скрываешь от всех?
Валентин жил буквально в двух кварталах от Тегилы, потому вместе со свитой добирался до дома – типичной пятиэтажной кирпичной постройки – пешком. Всю дорогу он непривычно молчал, и окружающие его помощники прекрасно знали, что ожидает этим вечером их начальника, но ничего не могли сделать – Брайтсон был непреклонен в своих решениях.