– Конечно.
– Мне говорили, что духи могут все…
– К сожалению, это – далеко не так. Как человеку не дано понять мир духов, так и духу не дано понять мир, который за пределами всеобщего понимания.
– Ты говоришь о смерти?
– Как об одной из частей этого мира. Я не могу вернуть тебе твоих родителей, как бы мне этого ни хотелось… На это, впрочем, не способен никто.
– Тогда почему ты пришел ко мне? – удивился Аттила.
– Ты задал великолепный вопрос, Аттила Янссен, – улыбнулся Оверино, после чего описал дугу левой перчаткой. Неожиданно Янссен почувствовал, что из его тела вылетает что-то невидимое – не внутренний орган, но не менее важное для человека. И Оверино это невидимое показал – чуть в стороне от мальчика и духа застыло темное облако сферической формы, размером чуть уступающее прилетевшему гостю. Облако состояло из странных сгустков – этаких братьев земляных червей, которых Аттила видел на уроке естествознания: они вылетали за пределы облака и возвращались обратно, пульсируя, сжимаясь, расширяясь и двигаясь максимально хаотично.
– Что это? – не выдержал Аттила.
– Это – твоя грусть, – кратко пояснил Оверино. – Видишь, какая она большая? А ведь она может стать еще больше и занять твое место.
– И что же мне с ней сделать?
Оверино подлетел ко лбу мальчика, коснулся его правой перчаткой (в этот момент Аттила почувствовал, что дух при желании может пусть и частично, но обрести материальную форму) и прикрыл глаза на мгновение, после чего продекламировал:
Как бы то ни было, юная леди,
Ты никогда не проснешься одна –
Там, на прекрасно-багряном рассвете,
Буду я ждать, вновь поднявшись со дна.
Внезапно облако уменьшилось приблизительно на треть.
– Ты читал мои стихи? – искренне удивился Аттила.
– Конечно, – кивнул Оверино. – Чувствуешь, сколько в этих строках силы? Ты стремишься дать веру хотя бы одному человеку, а подобное стремление всегда развеивает грусть.
– Но ведь меня не хотят печатать… – выдохнул мальчик.
– Это – пока. У тебя все впереди, – улыбнулся дух и продолжил:
Где раскинулось мягкое море,
Где смеются и плещутся чайки,
Не найдется причины для боли,
Даже если о ней травят байки.
Облако уменьшилось в размерах наполовину.
– Серьезно? Мне сказали, что это – бред сивой кобылы… – признался Аттила.
– Кто тебе это сказал?
– Учитель рисования.
– И ты поверил этому недалекому человеку? Не трать свои чувства на людей, которые не хотят признавать, что ты что-то можешь.
Сгустки облака попытались вырваться из пространства, которое их явно теснило, но Оверино пресек их попытку, произнеся двустишие:
Мне жаль – не увижу, какой ты старик.
Был моим другом… Им останешься, Ник!
Грусть – несуразная амеба – разразилась чем-то, что было легко спутать с чихом, и растворилась в воздухе.
Аттила стал понимать, что чувствует себя немного лучше.
– Ты – добрый, искренний и чуткий мальчик, который нашел свою удивительную способность, – сказал Оверино. – Если ты сдашься и не будешь ее развивать, то станешь тем, кем менее всего мне хотелось бы тебя видеть… Да и не только мне.
– Но я не смогу забыть то, что случилось сегодня… И вряд ли смогу пережить.
– Пережить ты сможешь, – возразил Оверино. – Смерть близкого человека всегда воспринимается болезненно, но это – рана, что оставляет шрам в душе. А что происходит со шрамами на теле?
– Они заживают… Но остаются.
– Но ведь люди с ними живут дальше, так ведь?
– Живут.
– Так же и с душевными шрамами… Но дальше возможно жить только в одном случае – если в человеке силен дух. Ты должен решить для себя, кем хочешь быть: человеком со шрамом или же шрамом, к которому человеческое тело – лишь приложение… Все это зависит только от тебя.
– А что, если этих шрамов будет все больше и больше?
Оверино потрепал Аттилу по волосам и произнес:
– А почему ты вообще думаешь об этом? Думай о вере, которую подаришь людям своими стихами… А если что и случится, то жизнь тебе сама подскажет верное решение. Когда станешь старше, поймешь, о чем я говорю.
– Стать бы старше быстрее, – вздохнул мальчик.
– Никогда не торопи время: ему виднее, что должно наступить, а главное – когда, – сказал Оверино. – Я сказал тебе все, что хотел сказать. Теперь мне пора отправляться к другим детям.
– Мы еще увидимся? – с надеждой спросил Аттила.
– Верь – и обязательно увидимся, – улыбнулся дух, помахал рукой и исчез в воздухе.