– Спасибо за помощь, Сюзанна.
– Сколько раз просила звать меня Сьюзен, – с легким укором произнесла девушка.
– Подождите… – ошарашено сказала Кларисса. – Сьюзен? Я наслышана только об одной Сьюзен, которую без оружия трудно представить… Неужели это Вы?
– Да, Клариссхен, перед тобой – Сьюзен Андергейт, одна из лучших убийц, которых я знаю, – представил Яррен свою «напарницу» официантке.
– Кларисса, – кратко представилась работница «Галле».
– Приятно познакомиться, – чуть кивнула Сьюзен, после чего обратилась к Яррену: – Судя по тому, что мне не пришлось браться за Разделитель личности, ты догадался, кто призвал этих двоих возмутителей спокойствия?
– Догадался, – вздохнул Лоренц. – Правда, наивно полагал, что этот человек мертв… Но, видимо, кого-то нужно умертвить не один раз, чтобы окончательно о нем забыть.
– Мне тоже приходится сталкиваться со всякими ожившими мертвецами, – положила руку на плечо Яррену Андергейт. – Это, к сожалению, часть нашей работы…
– И это меня сильно раздражает, – честно признался Яррен, схватил бутыль ликера и сказал Клариссе: – Бутыль возьму с собой, еды не нужно. Возьму по дороге шоколадный батончик…
«Горбатый козью морду не состроит»
Когда творишь зло, твори его до конца.
В. Гюго, «Собор Парижской Богоматери»
Казнь Гвида должна была состояться с минуты на минуту. Эшафот поставили на площади перед Руани́дским собором святой Луизы Мерса́йны, на которой, несмотря на раннее утро, уже собралась толпа зевак, причем в ней заметно выделялась группа ушлых репортеров, вооруженных крохотными агрегатами, которые с большой натяжкой, но можно было назвать камерами. Впрочем, появление неожиданно большого количества журналистов никого не удивляло – кража Сферы величия, мощного артефакта, уже два десятилетия хранившегося в главном священном здании для назари́йцев Руаниды, потрясла весь Платинум, причем было не важно, какую веру исповедовала та или другая часть мира. Расследование в кратчайшие сроки провел контрафе́кт Руаниды Текре́ций Фулло́н, выяснивший благодаря неким собственным источникам, что единственным присутствовавшим в ночь кражи в соборе был заведующий местной библиотекой Гвид. Конечно, не весь город поверил результатам расследования, ибо контрафект Фуллон был одной из самых противоречивых, если не сказать – одиозных фигур среди высокопоставленных назарийских священников. Человеком он был не по чину честолюбивым и падким на лесть, но даже не это возмущало людей – основные волны критики бросались на Фуллона из-за его периодических заявлений (к сожалению, звучащих вполне искренне), которые, не будь Платинум столь спокойным, могли развязать религиозную войну. А еще контрафект люто ненавидел людей с ярко выраженными дефектами, считая их «детьми Тени», и под его раздачу попал и Гвид, ибо библиотекарь был горбуном.
Гвид стеснялся своего изъяна и старался не появляться лишний раз на улице, предпочитая жить в подвале собора. Оставшись сиротой еще в младенчестве, он вырос под защитой не столь здания, сколь людей, которые в нем служили – группа священников самых разных званий обучила мальчика всему, что знала сама, и в итоге Гвид стал незаменимым помощником смотрителей собора. Почему-то никто не хотел брать мальчика-горбуна в свою семью, хотя были люди, которые к нему хорошо относились – более того, он даже смог найти среди них тех, кого мог звать друзьями. Тем не менее, Фуллон сумел настроить многих жителей Руаниды против Гвида, и Гвид его ненавидел, хотя прекрасно понимал, что ничего в одиночку он с этим зарвавшимся чернявым сделать не сможет. Горбуна не удивил и тот факт, что Фуллон назначил виновным в краже именно его, как не удивили и постоянные избиения в течение нескольких дней расследования. Сломался горбун в тот момент, когда узнал, что его решено казнить. Всю ночь перед казнью он прорыдал, понимая, что его жизнь обрывается всего лишь на двадцать третьем году, и все из-за горба, который причинял столько же боли, сколько и равнодушие поверивших Фуллону людей.
Как Гвида вывели из камеры и повели пешком на площадь, предварительно заковав в цепи, он не помнил – сознание вернулось ему лишь в тот момент, когда палач снял с него мешающий металл, но накинул на шею тугую веревку. Только тогда он обвел взглядом всех присутствующих, и главным среди них был вовсе не мэр города или его заместитель, а тот самый Текреций Фуллон, который, казалось, с каждым годом лишь молодел, расплываясь перед людьми в презрительно-торжествующей улыбке.