– Для чего?
– Глупый вопрос, мой твантва – чтобы отомстить.
– Но ведь прошло много веков! Та Амма не может быть сейчас жива!
– Мой твантва, никто не говорит о том, что та Амма живет в прежнем теле…
– Реинкарнация? – робко предположил Нён.
– Именно, – кивнул советник.
– То есть, Амма может жить в каждом моем подданном?
– Вы сделали правильный вывод, мой твантва.
– Вызови Со Лэй, Мирли. Нечего ей прохлаждаться – подобная работа как раз ей по плечу.
– Не уверен, что это – верное решение, мой твантва.
– Почему ты оспариваешь решение своего твантвы, Мирли? – повысил голос Нён.
– Потому что вы не допускаете мысли, что Со Лэй может быть реинкарнацией Аммы…
И будто в подтверждение слов Мирли по столице пробежала бьющая по всем и каждому звуковая волна. Вся свита Нёна, да и сам твантва почувствовали странную боль чуть ниже живота, а Мирли, сделав шаг вперед к колонне, произнес загадочную фразу:
– О Дэком, я всегда знал, что ты проснешься…
После чего первый советник потерял сознание и свалился на землю.
Гул неожиданно прекратился.
Прошло несколько минут, ибо всем нужно было прийти в себя и после внезапного приступа боли, и после гнева Дэкома. Нён бросился к телу советника, почувствовал пальцами мертвенный холод, после чего взглянул на колонну и понял, что Дэком вырвался из пространственно-временной ловушки, ибо по всей колонне шла тонкая, но заметная трещина…
«Ихела»
Wein mir ein Meer,
Ertränke Deine Leiden,
Stirb und werde -
So geht's seit ew' gen Zeiten…
(Наплачь мне море И утопи в нем свою боль,Умри и будь.Так повелось со времен старинных).Übermutter, «Wein mir ein Meer»
И́хела сидела в одной из дальних комнат своего особняка и ждала.
Ждала часа мести собственному мужу, который, похоже, теперь себя таковым и не считает.
Она прощала Готтлибу многие интрижки, хоть и искренне не понимала, почему он, женатый на представительнице богатой и родовитой семьи, предпочитает ей всякого рода дворняжек. В высшем свете Котбуса это, к сожалению, было распространенным явлением, которое Ихела не принимала, искренне гордясь этим. Конечно, она могла начать изменять в отместку, но, во-первых, это было глупо, а во-вторых… «Чтобы представительница семьи А́льтзеекинд вела себя столь неподобающе? Ну уж нет!».
Но с Евой, или, как произносил ее имя сей неверный муж, Эвой, у Готтлиба было все серьезнее.
А Ихела могла себе выбрать куда более значимую в обществе партию… Да и к ней, представительнице семьи, ведущей свою родословную с момента основания Котбуса (а прошло уже около тысячелетия), приезжали свататься чуть ли не с окраин германских земель, но она отказала всем, ибо решила совершить непростительную для дворянки ошибку – жениться по любви. Вот и нашелся Готтлиб Шаттен, талантливый, но бедный художник…
Который, заполучив доступ к деньгам Ихелы, стал меньше уделять времени творчеству, но больше кабакам, борделям и прочим сомнительным заведениям.
Ихела злилась. Она никогда не устраивала громких скандалов – что уж там про применение насилия, но сегодня очень хотелось использовать Готтлиба как холст, только расписать по-своему.
Да и Еве мозги вправить необходимо – если муженек, конечно, притащит ее домой…
А ведь наверняка притащит.
Ихела сидела за столом и рассматривала свое отражение в небольшом зеркале. Все в ней буквально кричало о том, что она – дворянка: цвет волос, в отличие от большинства германок, был не пшеничный, а скорее рыжевато-медный, глаза сияли яркой морской волной, в глубине которой виднелась солнечно-желтая прожилка, кожа была намного светлее, чем у женщин простого происхождения… С кожей вообще связана отдельная история, ибо таковой она была из-за необычно бледной крови, которая, с одной стороны, казалась болезненной, с другой, хранила особый секрет дворян Котбуса…
Ибо все высшие семьи изначально были в родстве с ракообразными и моллюсками, жившими в реке Та́рьястром, на которой и стоял Котбус. Как они там оказались, мало кого удивляло – в германских водах эти существа не были редкостью, а вот как породнились с высшей прослойкой населения города, оставалось загадкой, приобретшей ореол романтичности благодаря многочисленным легендам. Однако факт оставался фактом – родство дворянства с водной фауной было подтверждено учеными, на гербе и флаге Котбуса центральное место занимал краб, а бледная кровь дворян со времен стала называться голубой, но это был отголосок прошлого, ибо в древнегерманском языке «голубой» и «бледный» обозначались одним словом.