«Оно и без тебя таковым будет», – специально отговаривал голос.
«Нет. Я верну ему былую жизнь».
«Отдав ради этого свою свободу?».
«Я буду частью природы. Разве это – не высшая степень свободы?».
«Тогда действуй».
И Анникки, поправив светло-синее платье, медленно вошла в воду Бота.
Все было привычно.
За одним исключением – на береговых деревьях расселись вороны.
«Так должно быть?», – спросила Анникки.
«На этот вопрос эхо не даст тебе ответа».
Девушка погрузилась в воду по грудь и распустила пшенично-белые длинные волосы, одними губами произнеся заклинание, которое позволяло связаться с озером.
И это удалось – сквозь Анникки стал проходить слой светлых и темных пятен жизни озера. Девушка безбоязненно впустила его в себя, ибо знала, что в самом глубинном месте покоится то, что так долго ждет ее помощи…
И чародейка услышала это.
Стук израненного сердца Бота.
Анникки стала тихо напевать другое заклинание. Во время пения ее платье медленно растворялось.
Казалось, что кровь вот-вот закипит.
Девушка закрыла глаза.
Сердце озера, которое было на самом деле яркой вспышкой энергии, невидимой глазу простого человека, принимало доброту Анникки.
«Ты готова стать владычицей Бота?», – услышала чародейка совсем иной голос.
«Да, готова».
«Так будь ею!».
Вдруг вороны, будто по команде, сорвались с веток и полетели к Анникки, пытаясь схватить ее за руки и вытащить из воды. Но когда они только коснулись ее своими кривыми когтями, то поняли – тело Анникки стало водой озера. Мгновенно растеряв человеческую форму, чародейка превратилась во множество капель, и никакой ворон теперь не мог ее вытащить наружу…
Ведь Анникки – это и есть Бота.
И она обязательно появится, когда почувствует в этом необходимость.
А пока нужно вернуть озеру былую красоту.
«Не думай о нигредо»
Bourei wo oikakete kyoujin to nari hashiru…
(Преследуя мертвый призрак, я становлюсь безумным).
Buck-Tick, «The Nightmare».
Со́нат лежал в комнате, уставившись пустыми глазами в прекрасно знакомый потолок. Вмонтированные в него лампочки металлическими ногтями резали и без того болевшие глаза, от чего парню хотелось неслышно выть.
Воздух в комнате был пропитан парами алкоголя, лекарствами, процессом разложения и недовольством различных летающих датчиков. Яркие огни, скачущие цифры, роботизированные голоса и прочие звуковые и визуальные эффекты, за которые отвечала техническая составляющая, были дополнительными раздражающими факторами – если бы Сонат был в более здоровом состоянии, он бы легко прекратил весь этот шум-гам нажатием на одну кнопку…
Но он не мог этого сделать.
Ему неожиданно вспомнился забавно-грустный спор двух врачей: «Пациент скорее мертв, чем жив… Нет, пациент скорее жив, чем мертв». Эти фразы были великолепной иллюстрацией нынешнего состояния Соната – он был на грани, вот только она становилась тоньше с каждой секундой.
И сему состоянию он подобрал, как ему казалось, исключительно точное слово – нигредо. И тело, и душа, и дух медленно, но с громким уханьем падали в некое абсолютно черное тело, искренне желая в нем раствориться до последнего атома…
В голове Соната смешались самые разные психопатические понятия: ангедония, фрустрация, анорексия, депрессия, психоз… Он чувствовал, что испытывает все это одновременно, но на самом деле все ощущения сливались в единственный фактор – бесконечный, пробирающий до мозга костей холод.
Сонат ненавидел холод, ибо он преследовал его с детства.
Мальчик рос в семье абсолютно чужим человеком, не чувствующим к своей персоне какой-то особой заботы. Он с детства не понимал, почему родители разговаривают с ним не ласковым или веселым тоном, а исключительно сухо, без проявлений каких-либо эмоций. «Может, меня не любят?», – искренне думал пятилетний Сонат. «А если не любят, то почему? А что я такого сделал? Только ли потому, что сломал дорогую игрушку или нечаянно разбил дорогую вазу? А может, потому, что меня вытащили из живота матери не в то время? Или я слишком громко кричу или плачу?».
Когда Сонат пошел в школу, то ситуация стала лишь хуже – мальчик учился не то чтобы плохо, но то, чему его учили, в голове не задерживалось на продолжительное время. К школьной нагрузке со временем прибавились бесконечные секции, кружки и дополнительные занятия, но это все оказалось бесполезным, ибо Сонат не проявлял особого интереса к какой-либо деятельности. Вместо того чтобы понять, что нельзя из ребенка буквально за год сделать вундеркинда, и дать ему спокойно расти и получать от жизни удовольствие, родители безостановочно злились, ругали и серьезно наказывали сына.