Устал я звереть от скупых новостей –
Веселый мой друг, сто грамм мне налей,
Больше не страшно душе за других:
Долго был психом, теперь – тоже псих!
– А я тогда, стесняюсь спросить, кто? – задал риторический вопрос Вальтер, смотря, как бурно реагирует народ на песню.
– Тебе самому нужно ответить на этот вопрос, – пояснила Мела.
– Зря ты мне рассказала о восстановлении сердца, – вздохнул профессиональный убийца, и в его глазах была видна растерянность.
– Похоже, ты изменился только внешне, но не внутренне, – сделала вывод девушка. – Это важнее. Со временем привыкнешь к своей настоящей внешности… К тому же она даст тебе больше плюсов. Например, сможешь внедряться к демоноидам.
– Свой среди чужих, чужой среди своих? – усмехнулся Вальтер, и усмешка получилась действительно животной.
– А разве до этого было по-другому?
Вальтер осекся, неожиданно поняв, что Мела права.
– Зверь в человеческой шкуре… Видимо, кровир и должен быть таким.
– Ты стал больше животным, но станешь ли ты зверем – зависит от тебя, – пожала плечами Завидова.
– А ты считала меня зверем?
– Никогда.
– Серьезно?
– Абсолютно.
– Странно, ведь на моих руках застыло много крови…
– Но если бы ты вовремя не вмешивался, продолжила бы течь кровь ни в чем не повинных людей, и вряд ли она смогла бы застыть. Мне кажется, в таком случае ты бы просто не смог спать по ночам.
– Ты слишком добра к убийце.
– Этот убийца меня когда-то спас. Не забывай об этом.
– Сказала та, которую я только что чуть не убил…
– Ты бы не смог.
– Это почему?
– Превращение отняло у тебя большое количество сил, так что я спокойно смогла тебя остановить.
– Вот оно что… – протянул Вальтер, с радостью подумав: «Ты стала куда сильнее, Мела. Не знаю как насчет Берты, но обычного любителя помахать кулаками точно отвадишь… Да и есть ныне кому защищать тебя».
Красавица проводила чудовище до соседнего двора.
– Мне пора. У меня дел теперь много, – сказал Вальтер. – Надо себя привести в порядок, купить новую одежду, начальству показаться, чтобы не испугалось…
– Не беспокойся – я попросила Кирилла помочь тебе со всеми проблемами.
– Так его Кирилл зовут?
– А ты не знал?
– Не обращал внимания – все по фамилии привык звать. Божественный, видимо, знак всем нам, – улыбнулся парень, посмотрев в небо.
– Ты про что?
– Поймешь из учебника истории… Хотя про такое наверняка не пишут.
Мела приобняла Вальтера.
– Вряд ли мы когда-нибудь встретимся лишь вдвоем, волчонок, – сказала она.
– Я никогда не прощаюсь, баронесса, – ответил на это Вальтер и уверенно зашагал куда-то вдаль.
Мела долго смотрела ему вслед, пока к ней не подошел Кирилл:
– Все нормально?
– Да, конечно, – закивала она.
Барон обнял жену, посмотрел в сторону и произнес:
– Такие, как он, найдут способ выйти из любой передряги. Уверен, что мы еще с ним увидимся… Главное, чтоб при хороших обстоятельствах.
«И голос ее – виски»
…И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею.
Книга Екклесиаста, ст. 7:26.
В питейное заведение «Старкойот», которое гордо называлось «территорией развлекательно-культурной» и никак иначе, зашел молодой человек, привлекающий к себе внимание двумя деталями: выкрашенными во все цвета радуги длинными волосами и кожаным, сияющим своей чернотой плащом, скрывавшим тело от шеи до самых пят. Человек уверенным шагом прошел к пустовавшей барной стойке, придвинул к себе стул и присел на самый край. Бармен узнал молодого человека, кратко обратившись к нему:
– Здравствуй, Харя.
Харитон – а именно так звали парня – очень не любил, когда его сокращенно называли «Харя», но ничего поделать с кличкой, данной молвой, не мог, потому старался не обращать на нее лишнего внимания, вместо этого громко произнеся:
– Вильям Лоусон. Пятьдесят.
– Бюджетные напитки не держим, – с некоторой долей презрения произнес бармен.
– Пфф… Тогда Бэллантайнс.
– Закончился.
– А что осталось? – в голосе Харитона стало отчетливо звучать раздражение.
– Джеймсон.
– Давай Джеймсон.
Бармен потянулся к бутылке. Харитон достал из кармана плаща кошелек, вытащил банкноту и небрежно кинул ее на стойку. Бармен взглянул на банкноту и, не сбавляя градус презрения, произнес: