– Лучше бы это сделала она.
«Шаги одиночества слышать»
My winter storm
Holding me awake,
It’s never gone,
When I walk alone…
(Мой зимний шторм
Не дает мне уснуть –
Он не успокоится,
Пока я иду одна).
Тарья Турунен, «I walk alone».
Город А́усялин в очередной раз готовился к празднованию Дня рождения Духа – изначально религиозного события, которое впоследствии приобрело более светские черты, но не растеряло прежнее значение. Через несколько дней после него начинался Новый год, а за ним тянулась череда еще нескольких праздников, в результате чего мир впадал в некое заторможенное состояние на целых полмесяца. Праздников в Суо́рии хватало и без этой зимней поры, но ни один из них не мог сравниться с ней, ибо только зимой ощущалось удивительное присутствие волшебства.
В канун Дня рождения Духа, или, как его называли в Суории, Хе́нкейва, мужчины дружно украшали деревья пряниками с черносливом, женщины готовили или поросенка, или фаршированную щуку, парни соревновались в стрельбе из лука и игре в горошины, а девушки, особенно незамужние, принимались гадать. Гаданий в Суории было распространено много, но главным продолжало оставаться зеркальное – считалось, что если девушка увидит в отражении не только себя, но и некоего мужчину, то это означало, что ее суженый находится совсем рядом, а значит, не за горами свадьба.
К этим девушкам, пытающимся найти свою судьбу, относилась и Варвара.
Безусловно, девушки находили себе мужей и без помощи гаданий, но, во-первых, это было скорее привычным ритуалом, а во-вторых, Варвара решилась погадать после долгого перерыва, связанного с тем, что ее первая любовь ухитрилась сбежать из города за три дня до свадьбы, аргументируя это тем, что «гадание обмануло». Неизвестно, что отталкивало мужчин от Варвары – может, тот факт, что она была не из богатых или родовитых семей Аусялина, а может, чем-то не устраивал голос, будучи несколько ниже, чем у среднестатистической суорянки… Но Варвара долгое время была одна, и ей это надоело.
Поздним вечером Варвара закрылась в своем небольшом доме, зажгла семь свечей, вставленные в специальный венок, и сдернула занавеску с овального зеркала в средний человеческий рост – практически единственного наследства, оставшегося ей от матери. Приготовления были почти закончены – Варвара надела белое платье в пол, подпоясалась тонкой синей лентой, прибрала волосы пшеничного цвета в такую прическу, чтобы венок со свечами не вызывал неудобств, и, наконец, надела сам венок. Эта часть гадания была самой опасной, ибо свечи могли либо опалить волосы, либо устроить пожар (а такое бывало, пусть и редко), но девушек обучали обращаться с венком с детства, и Варвара знала – если все требования безопасности выполнены, то бояться нечего.
Венок был весомым, но сильно на лоб не давил.
Осталось дело за малым – зажечь ветку еловой омелы, особого хвойного дерева, распространенного в Суории: оно пахло при зажигании так сильно, что этот запах могли чувствовать, как утверждали легенды, не только люди. К счастью, всякие странные существа в Аусялине давно не объявлялись – город был на редкость спокойным, а потому можно было особо не бояться, но стойкость запаха еловой омелы была длительной.
Ветка еловой омелы в руках Варвары зажглась быстро.
– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный, – произнесла девушка старую, как сам Аусялин, присказку, хотя могла ничего не говорить, ибо это было для гадания необязательным.
Зеркало упорно молчало.
Свечи продолжали гореть.
Варвара подула на ветку еловой омелы – огонь мгновенно потух.
– Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный…
Ответа не было.
Варвара стала мысленно считать до ста. Она не собиралась стоять у зеркала весь вечер и всю ночь, ибо если суженый не появится сразу, то с чего бы полагать, что он появится позже? «Если будет нужно, то его увижу тут же», – справедливо полагала девушка.
Счет перевалил за пятьдесят, но ничего не менялось.
Одна из свеч на венке потухла.
«Плохой знак», – с грустью констатировала Варвара, но продолжила считать.
Когда она мысленно произнесла «девяносто один», зеркало издало странную вибрацию.
Варвара застыла на месте.
Отражение стало меняться, размываясь, а затем снова собираясь, но уже совсем в иную фигуру.
Девушка ахнула.
На нее смотрел совсем незнакомый ей молодой человек.
Он был высок, широкоплеч, имел аккуратные черты лица и был (что особенно отметила Варвара) в некоей военной форме, но она принадлежала явно не представителю войска Суории, ибо войско не одевалось в белое, предпочитая темно-синий цвет. Белоснежный расстегнутый китель молодого человека был украшен парой бордовых блестящих значков – под ним виднелась обычная однотонная темно-синяя рубашка. «Может, он и не военный», – чуть расстроилась Варвара, но виду не подала.