Аркан не мазался к блатным, но понятия уважал и всякий раз старался быть незаметным. Только когда братва желала развлечься, он охотно возобновлял «слушанье в парламенте», перевоплощаясь в известных «единоросов» или «ЛДПРовцев», ведущих непримиримые дебаты с «комуняками». Однако, пламенные выступления его ораторов быстро умолкали, едва пахан, зевнув, отворачивался или задергивал занавесочку своей шконки. Чувство меры, позволявшее быть ненавязчивым, обещало сохранить востребованность, что было равносильно охранной грамоте, когда в хате искали очередного козла отпущения.
В первые полгода на зоне самыми тяжелыми были ночи. Они изводили Аркана напряженным ожиданием чего-то страшного. Вернее, неизвестностью, заполнявшей ночную тишину вокруг воображаемыми кровавыми сценами, перед которыми голливудские тюремные триллеры выглядели передачей для дошкольников. Заварушки, конечно, случались иногда, а вот власть страха, заполняющая собой все пространство зоны, было постоянной. В одно из таких бдений он опять услышал где-то в глубине воспаленного сознания Светкин голос.
– Перестань кошмарить себя. Чем больше ты думаешь об этих душегубах, тем больше притягиваешь к себе темные души.
– Дельфинчик, это ты? – неуверенно проговорил он про себя.
– Да, – голос казался насмешливым. – Называть пароль при встрече?
– Значит, ты можешь слушать и говорить со мной, когда захочешь?
– Вовсе нет. Просто твои мысли эхом гудят внутри тюремных стен, как набат. Уродов собралось тьма. Не протолкнуться.
– Что значит, не протолкнуться?
– Ты футбольным фанатом был когда-нибудь? – неожиданно спросил голос и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Вот, представь себе, что на финальном матче многотысячные трибуны стадиона погрузились в темноту, и кто-то один вопит – наших бьют! А в темноте тысячи фанатов «Спартака» и «Динамо» набычились, готовые ринуться на выручку. Просто пока не понятно, кто где.
– И ты прокралась, чтобы мне пасть заткнуть, – пошутил Арик. – А то сожрут…
– Типа того, – в тон ему ответил голос Светки. – Ты просто не представляешь, что в ином мире творится.
– И что, есть блатные, менты и фраера?
– Тут многое иначе. Свои понятия есть, конечно, но главное – энергия. Кто больше поднять сможет, тот банкует. И, смотря какой энергии, конечно. Та, что за гранью, считается козырной масти.
– Дельфинчик, ты, правда, существуешь? – не удержался зэк.
– Аркаша, ты, как ребенок!
Она впервые назвала его по имени за все время знакомства. И он впервые услышал свое имя за последний год. Сразу повеяло прошлой жизнью, казалось, утерянной навсегда. Не зря говорили древние, что имя судьбу определяет.
– Признаться, я уже не помню, что меня так когда-то звали. Теперь я Аркан. До киллера не дотянул, даже не мокрушник. Так, галстук накинул фраерку.
– Ты же понимаешь, что это временно. Тяжко, конечно, но не навсегда.
– Почему? – с надеждой мысленно спросил зэк.
– В тебе достаточно силы быть независимым. Вспомни, ты хоть когда-нибудь был при ком-то.
– Ну, как фишка ляжет.
– Ой, ли! – голос в его голове зазвучал серьезнее. – В вашем мире иногда говорят о человеке, что у него за душой ничего нет.
– Имеешь в виду харизму?
– Называй, как угодно. По сути, это не просто сила, позволяющая выкарабкиваться за счет кого-то, отнимать и подчинять. Вампирить в самом широком смысле. Я говорю о способности найти в себе силу. Это дар… Для стада всегда существовали пастухи – Зевс, Перун, Один, Ра, Христос. Некоторые умело к ним примазывались, но были и другие.
– Кто не верил ни в бога, ни в черта? – усмехнулся зэк.
– Нет, такие только разрушали. Я говорю о тех, кто верил в себя, и находил в себе силу. Причем, сколько нужно.
– Ну, не знаю… У нас тут тоже приход соорудили. Народ молиться ходит.
– Это слабые ищут защиты. При ком-то быть выгодно. Он казнит и милует, и он за все в ответе. Цена за такую «крышу» известна. Одни отдают душу богу, другие – дьяволу. Евреи это честно назвали. Договор. Но толмачи перевели это для стада чуть иначе. Завет.