– Говард!
Рука не пошевелилась. Дойл подошел. Лавкрафт сидел, прислонившись спиной к стене. Одежда измята и пропитана потом. Очки валялись рядом, оправа погнулась. Изо рта пахло кислятиной. Кожа была настолько бледной, что отдавала голубизной.
– Говард!
Дойл опустился на колени, пощупал пульс и с облегчением обнаружил, что сердце, хотя и слабо, но бьется. Приподнял его веки, внимательно изучил расширенные зрачки и сунул под нос нюхательную соль. Голова Лавкрафта дернулась, а тело завибрировало. Демонолог брыкался и молотил руками направо и налево, но Дойл держал его, пока он не успокоился.
– Говард! Говард! Это я, Артур.
Неожиданно Лавкрафт вскочил, посмотрел невидящими глазами на Дойла и снова рухнул на пол. Дойл осторожно поднял его.
– Я ослеп, – произнес Лавкрафт.
– Спокойно, спокойно, Говард. – Дойл погладил его руку.
– Какой сегодня день?
– Понедельник. Прошла всего одна ночь.
– Тут где-то должна быть моя тетрадь. Найдите ее. Я обязательно должен сделать запись, прежде чем забуду.
Дойл подал ему тетрадь, и он начал что-то судорожно на ощупь записывать.
– А теперь позвольте проводить вас в ванную комнату, – сказал Дойл, снова поднимая Лавкрафта. – Вы уже достаточно настрадались.
– Неужели я ослеп навсегда? – воскликнул демонолог, двигаясь к двери.
– Я готов заключить пари, – промолвил Дойл, – что это временное явление. Результат шока. Такое иногда случается с солдатами после жестокого боя.
– Да, – согласился Лавкрафт, – бой был действительно жестокий.
ГЛАВА 40
Архиепископ в красной сутане и шапочке быстро шагал по проходу собора Святого Патрика навстречу гостям. Он был обеспокоен. Рано утром ему позвонил сэр Артур Конан Дойл и попросил о встрече, предупредив, что проблема срочная и не терпит отлагательства. В проходе стояли Дойл и Мари, они держали за руки Эбигейл. Сзади Бесс Гудини с Себастьяном Алоизиусом. Увидев на шее Мари амулеты, Хейз помрачнел. Только язычников в храме не хватало! Он вопросительно посмотрел на Дойла.
– Ваше высокопреосвященство, позвольте поблагодарить вас за аудиенцию, – произнес тот с поклоном.
– Признаюсь, сэр Артур, ваш звонок меня встревожил. Я отложил все дела.
Дойл сделал жест в сторону Мари:
– Это Мари Лаво из Нового Орлеана.
Хейз побледнел.
– Жрица вуду?
Мари отвесила почтительный поклон.
– Бон жур, мсье архиепископ.
– Она не просто жрица, а единственная и неповторимая, – заметил Дойл. – А это миссис Бесс Гудини и Себастьян Алоизиус, один из руководителей Американского общества магов.
После обмена рукопожатиями Хейз обратился к Дойлу:
– Довольно странную группу вы собрали, сэр Артур.
Дойл взял Хейза под локоть и отвел в сторону.
– Ваше высокопреосвященство, у меня нет времени на объяснения. Скажу лишь, что сейчас я собираюсь передать в ваши руки бесценное сокровище.
– Артур, нет нужды преувеличивать важность вашего дела, – проговорил Хейз. – Итак, я слушаю.
– Прошу извинения, но я скорее недооцениваю важность его.
Хейз нахмурился.
– Но в чем, собственно, оно состоит?
– Ваше высокопреосвященство, вы помните нашу последнюю беседу?
– О чем? О спиритизме?
– О «Книге Еноха».
– Об апокрифе. И что?
– Тогда мы говорили о буквальных и фигуральных последствиях изгнания с небес Люцифера.
– Да. И что?
– Я спросил, верите ли вы в ангелов.
– И я ответил, что верю.
– А я спросил, кто их защищает.
– Я пояснил, что они не нуждаются в защите. Сэр Артур, сегодня у меня много дел, и я не...
– Ваше высокопреосвященство, нам просто не к кому обратиться. – Дойл подозвал Эбигейл и представил архиепископу. – Это Эбигейл.
Хейз улыбнулся:
– Здравствуй, дитя.
Эбигейл медленно двинулась по проходу к алтарю, остановилась у ступеней под огромным позолоченным распятием, постояла и сбросила пальто на пол.
– Чего это она? – удивился Хейз.
Дойл приложил палец к губам и жестом указал на Эбигейл. Стоя спиной к ним, она начала расстегивать пуговицы мужской рубашки без воротника. Распахнула и тоже уронила на пол.
Хейз приложил ладонь ко рту, попятился, но Дойл его удержал и заставил смотреть. Эбигейл бросила смущенный взгляд на присутствующих и, прикрывая ладонями груди, опустилась на колени. А затем, чуть подрагивая в воздухе, на ее нежной спине раскрылись длинные белые крылья.
– Боже, – прошептал Хейз, сложив руки в молитвенной позе.
– Она единственная уцелевшая из «заблудшего племени» Еноха. За ней и ее соплеменниками устроена настоящая охота. Их всех поубивали. И этот заговор угрожает самим небесам. Мы просим у вас убежища.
Дариан Демаркус, голый, вымазанный собственной кровью, лежал распростершись на каменном полу в своей потайной дьявольской молельне под полом спальни. Грудь холодило голубое стекло монокля. Кровь сочилась из ран, которые он нанес себе опасной бритвой. Обычно боль помогала ему сосредоточиться, глубже погрузиться в медитацию, но сейчас он не мог отогнать нарастающую тревогу. Процесс выходил из-под контроля. Ему казалось, что он изображает хозяина пиявок, сосущих его кровь.
Арканум завладел «Книгой Еноха». Потеря приводила Дариана в бешенство, но они ошиблись, рассчитывая, что тем самым нанесут ему смертельный удар. Он уже вычитал оттуда все тайны и составил план действий задолго до того, как Арканум выполз на сцену. И ему удалось частично отомстить. Теперь его позиции прочны, как никогда. Даже Кроули в ближайшее время будет вынужден повиноваться. А если нет, то Дариан его съест тоже.
Эти мысли его успокоили, но ненадолго. А если он неправильно оценивает ситуацию? А если амбиции мешают логике?
Но разумеется, это победа. А как же иначе назовешь устранение Константина Дюваля, разгром Арканума и раскрытие тайны Еноха? Теперь мир принадлежал ему. Он будет определять судьбы королей и ход истории. И никакое объединение мистиков не посмеет бросить ему вызов.
От «заблудшего племени» осталась лишь Эбигейл. Она пока жива, но лишь потому, что он ей позволил. Впрочем, это уже большого значения не имеет. Какая разница, когда нанести последний удар? Сегодня, завтра. Ну сделает он это, получит последнюю пару крыльев, а что дальше?
Неожиданно к нему вернулись сомнения: «Почему меня покинул голос, который я слышал с самого начала? Неужели он получил то, что хотел, и больше во мне не нуждается?»
Но это невозможно.
Дариан переносится на два года назад.
В камине горит огонь, но его знобит. Он весь покрыт холодным потом. Сосет мундштук кальяна, вдыхает ласковый дым, запивает коньяком. Сжигающая его страсть делает жизнь непереносимой.
По деревянному паркетному полу стучат каблучки Эрики. Она впивается в него взглядом. Аромат пикантных духов повисает в воздухе, как нефтяная пленка в воде. Он ей противен, несомненно, но она боится. Ему страшно даже подумать, что случится, если он ее потеряет.
Дариан заводит разговор, начинает упрекать, что если она его покинет, то он умрет. Специально говорит, чтобы заставить ее плакать. Эрика умоляет остановить мучения и уходит, хлопнув дверью.
Дариан слышит, как отъезжает ее экипаж. Смотрит на портрет отца над камином, долго изучает суровые черты лица. Квадратную, обросшую густой черной бородой челюсть, длинный, расширяющийся книзу нос, морщинки на лице, похожие на надрезы, сделанные острым ножом, чуть косящие черные глаза.
– Найди Константина, – произносит невидимый голос.
Даже наркотический туман не помогает. Дариан соскакивает с дивана, ищет, откуда прозвучал голос.