- Позора! Тоже мне, развели трагедь! – фыркнул один из соседей по телеге.
- Чай не люди, - поддержали его.
Лекарка возмущённо набрала воздуху, но только ойкнула: я сильно ущипнула её, чтоб молчала. Если в государстве есть что-то, напоминающее работорговлю, открытое сострадание к рабам не только не ценится, но может ой как навредить.
- Что конкретно произошло-то? Вы разглядели? – спросила я.
- Так чего, да ничего. Взбесился этот полупер, троих удушегубил, полуперку тоже задушил, у солдатика нож отнял и себе кишки выпустил, - ответил кто-то за спиной.
- Колодки надо лучше делать! – сказали справа.
- Инквизиции на них нет! – подытожили слева.
Тем временем давка внизу прекратилась. На помост взобрался потрёпанный ведущий, сказал, что торговля продолжится завтра. К нему подскочила «наша» дама в фиолетовом, и начала возмущённо жестикулировать – наверное, хотела вернуть деньги за испорченную собственность и придушенного слугу. Остальной народ начал разбредаться, кто куда.
- Ну, нам пора, всего хорошего, - сказала я и потянула Эвелин с телеги.
- Позвольте вам помочь!
Человек в слегка потертом камзоле и помятой шляпе, спрыгнул на землю. По очереди ссадил нас вниз… попутно запихнув какую-то бумажку в ладонь. И тут же растворился в расходящейся толпе.
- Чё за… - начала я, но Эвелин схватила меня за руку и потащила в сторону лагеря.
- Слушай, мне тут этот крендель…
- Ш! – шикнула лекарка и остановилась в безлюдном проулке.
А потом развернула наши бумажки.
«Перерожденцы тоже люди» гласили крупные буквы Простого языка, «Солнце одно для всех».
- Неужели они не понимают, что этого мало? – снова зашипела Эвелин и начала рвать листочки на мелкие клочки, - мало, мало мало! Надо действовать, надо давить, надо… Кет, что с тобой?
- Н-ничего… уф… - я оперлась на стену, стараясь пережить пульсирующую в позвоночнике боль, - по-моему, Дарн чем-то недоволен…
И тут я вспомнила, чем.
Театр – это не только роли и номера. Театр – это ещё и наряды. Желая, чтобы я «прилично выглядела», Дарн назначил свою пассию Изабель ответственной за мой вид. Вкуса у неё не было, желания украшать «конкрентку» тем более, зато была харизма. В итоге Ткачи слушали странные советы, я отказывалась этот ужас надевать, дни шли, результат отодвигался. Спас ситуацию Халнер, мой непосредственный начальник. Как-то он пришел полюбопытствовать, почему костюм до сих пор не готов, и услышал обычное препирательство. Подняв брови, молча отколол тканевые валики, которые по совету фифы прилепили мне на задницу и под лиф, заколол разрезы поперёк груди, сделал несколько небольших складок, повесил мне на плечи ткань другого цвета, и также молча ушёл. Работа резко ускорилась. На днях костюм, наконец-то, дошили, сегодня примерка. А я тут по рынкам рассекаю…
- Кети! Наконец-то! О Апри! Мы уже обыскались тебя! – вскричала Изабель, по-ученически тщательно проговаривая звуки Высокого языка, - что значит «забыла»? Какая безответственность! У тебя же представление! Эвелин! Ты же ответственный человек, хоть ты-то повлияла бы! Так что… Кети! Хватит кашлять, фу! Лечиться надо! Нет, стой! Сначала примерка!
Тяжело вздыхая, я позволила обрядить себя в длиннющее кремово-золотое сооружение с полупрозрачными рукавами и витиеватой шнуровкой. Хм. Довольно симпатично, надо сказать. Изабель кисло прокомментировала, что платье ещё ничего, а вот над причёской надо поработать, и нахлобучила мне на голову парик. Я резко возмутилась. Фифа возмутилась в ответ. Поднялся гвалт. Но тут Дарн сказал, что мой вид его устраивает и без парика, поцеловал свою умничку Изабель, а мне выдал весьма увесистый подзатыльник - для профилактики простуд. На том всё и закончилось.
Следующие полутора суток я провалялась в полусне, хлобыща ту гадость, что мы купили с Эвелин, и усиленно потея под тремя одеялами. Ведь Дарн очень доступно, Оррами, объяснил, что если я допущу малейшую оплошность на арене, умирать буду долго и мучительно. Не верить себе дороже. Однако лекарство оказалось действительно мощным, и утро перед первым представлением я уже встретила на ногах.
Вернее, на заднице.
За два квартала от площади, где стояло главное шапито, находился небольшой храм. Вскоре по прибытию я сходила туда, чтобы поддержать свою «монастырскую» легенду, но теперь… теперь пошла намерено. Хотелось скрыться от суеты, от разговоров, от навязанных обязательств, от дурацкой идеи стянуть у Эвелин скальпель и вырезать из себя Орры, либо пристрелить-таки Дарна, и будь что будет... Короче, ото всего.
В храме действительно получшело. Слушая мелодичное пение полуденной службы, я с интересом разглядывала храм. Черно-белая строгость единой церкви Великого Апри поражала своим порядком и однозначностью. Вот диск открыт, а вот закрыт. Вот белый, цвет лета и плодородия. Вот черный, цвет зимы и защиты. Треугольные пределы храма, числом строго восемь, в каждом – та или иная фаза солнца и Атума, что затмевает его. Вся жизнь – маятник. Маятник года, маятник жизни, маятник веков.
После службы храм не закрывали, так что я посидела ещё немного, вертя в пальцах оплавленный медальон Феррика. Если бы не старик, летала бы я пеплом над горами, и не было бы никаких Орр, представлений, беспокойств… и жизни тоже. Даже такой. А если есть жизнь, то всегда есть шанс её улучшить.
Где-то высоко часы начали отбивать закатный час. Стараясь не расплескать малую толику спокойствия, что удалось выпросить у здешнего бога, я пошла на выход, и... напоролась на Дарна, стоящего в дверях.
- Ну что, прохлаждаемся? А реквизит кто готовить будет? – сказал директор, хватая меня за шкирку, - давай-давай, двигай, послушница недоделанная! Молится она тут, понимаешь!
Странное дело, но эта злобная тирада прошла мимо. Запах пыльных камней и благовоний, которым пропиталась одежда, успокаивал даже лучше, чем крепкая настойка..«Солнце внешнее да станет солнцем внутренним», пронесся в голове кусок недавних гимнов «если закат затмил рассвет, после рассветёт снова».
Правда ведь, рассветёт?
Все номера до своего я просидела в гримёрке, глядя на небольшой солнечный диск в углу и следя за дыханием. Гнать мысли – прочь, прочь, прочь, так, чтобы в голове оставалась только блаженная пустота. Пустота, в которой тонет всё – злость, волнение, неуверенность. И память. Особенно - память. Потому что оглядываться, двигаясь по гребню зыбучих песков, нельзя. Погибнешь.
Отточенная на репетициях, иллюзия монторпа вышла превосходно. Правда, монстр оказался немного красивее, чем на самом деле, но вряд ли кто–то из зрителей мог понять разницу. Наваждение вышло настолько полным, что, когда «укротитель» ранил тварь, и зловонная жижа растеклась по арене, кому-то в зале стало дурно.
- Рассчитывай силы, тебе ещё самой выступать! – зашипел Халнер.
- Нет, всё правильно! Ещё давай! Отлично! – влез Дарн.
- Да ***** вас всех! Хватит под руку говорить!
Я отпихнула обоих советчиков, стол с кристаллами зашатался. Иллюзия едва заметно мигнула. Начальники замерли. В каморке над ареной наступила тишина. Но народ в зале ничего не заметил: распиханные по шапито вспомогательные камни и возведённая вокруг арены клетка хорошо усиливали мыслеобраз. Однако сердце колотилось просто немилосердно, голова гудела, как после обстоятельной пьянки с очень плохим вином. О боги, и правда не стоило сейчас так выкладываться. Ладно, время на передых ещё есть, а там уж разберёмся.
Шаткая лесенка, узкий коридор между полотняных стен. Гримёрка, травяной чай от Эвелин, подбадривающие тычки от Маро. Милая ругань Хелии, которая зашнуровывает мне платье, глупые наставления Дарна, который выдул почти весь успокоительный чай, пристальный взгляд Халнера, который крутит в руках пару запасных кристаллов.
Да что же это такое? Зачем они все тут?! И без них так тесно, тесно, тесно!...
Меня накрыло.
Кажется, я попыталась свернуть пространство и сбежать, и чуть не покалечилась об Орры.
Кажется, меня долго уговаривали, просили, угрожали, и дело снова едва не дошло до Орр.