Старик подумал, шевеля мохнатыми бровями.
– Царь Борис вывез… – сказал он наконец. – Годунов…
Сказывают, был тот царь человек умный… начитанный…
и тайну про монастырский клад знал…
– От кого знал? – уже с беспокойством спросил Джейк.
– А это… вам надо бы… у него спросить… – глухо сказал старик, отводя взгляд в сторону.
– Что вы думаете об этой версии? – спросил Кортец, обращаясь к Джейку по-английски и забывая при этом, что он, иностранный турист, русского языка до сих пор не должен был понимать.
– Чепуха! – воскликнул Джейк также по-английски и быстро встал с травы. – Старик повторяет какую-то болтовню. А кроме того, он, по-моему, ненормальный.
– Ну, это не ваша идея, – насмешливо сказал Кортец. –
Старик сам объявил себя «вороном здешних мест»…
Неожиданно Кортец и Джейк вновь услыхали глухариное клохтанье. Они с удивлением поглядели на старика.
Содрогаясь и покачиваясь на своем валуне, он смеялся и показывал скрюченным пальцем на озеро:
– Рыбешка… глупая… выплеснулась… а баклан ее…
хватил на лету. Хе-хе-хе!.
ИВАН И АНАСТАСИЯ
Близилась ночь. Солнце ушло из монастыря и собиралось заночевать где-то за дальней гладью Сиверского озера. Но его багровые лучи еще струились из-за зубчатых стен и дремлющих сторожевых вышек, похожих на дозорных старинного московского войска…
Профессор Стрелецкий присел на гладкий камешек посреди темно-зеленой лужайки между двумя маленькими церквушками и прислушался. Он подумал, что вот эта тишина когда-то ушла отсюда на картины Нестерова с ясноглазыми лесными отроками, а сейчас вернулась вновь.
Рядом со Стрелецким стояли Тася и Волошин. Они тоже слушали эту чарующую тишину, вдыхали сладкие и горькие запахи трав, следили за меркнувшим заревом заката. Но они не видели того, что видел на этом холме старый профессор.
Стрелецкий заговорил тихо и торжественно, как сказитель древних былин…
…По реке по Шексне, с Волги-матушки
Встречь воде, меж лугами зелеными
Выгребают суда государевы,
Идут барки высокие, новые,
Пологами цветными прикрытые.
В тех судах, расписных по-владимерски,
Едет царь-государь к Белу-озеру,
Князь великий Иван свет Васильевич.
Беззаботное солнышко божие
С неба светит высокого…
День веселый, и светлый, и радостный,
Что ж не радостен царь с поезжанами,
Молодыми князьями-боярами?
Почему государь запечалился?…
…Он сидит на скамье призадумавшись,
Уронил молодую головушку…
Плачет горько царица Настасий
Над царевичем юным Димитрием,
Во пути от истомы преставшимся…
Царь приехал в обитель далекую,
Обнял он Симеона игумена,
Испуская слезу не единую…
…Под священное пение иноков
Положили во гробик царевича
И в предтеченской церкви покоили,
Что как дар по рожденьи Ивановой
Государем Васильем поставлена…
Стрелецкий умолк. Он глядел на маленькую церковь
Иоанна Предтечи, высившуюся на холме среди юных, радостных берез.
– Вот здесь, в этой церкви, четыреста лет назад стоял гробик первого сына царя Ивана Васильевича, младенца
Дмитрия, умершего в пути, когда молодой Грозный с царицей Анастасией предприняли путешествие из Москвы на далекий север, сюда, в обитель Кирилла Белозерского… Я
прочел вам сейчас отрывок из старинной былины «Кириллов езд», которую нашел в пыльных архивах монастыря. Неизвестный автор в этой былине подробно описывает путешествие Ивана Васильевича и его молодой жены Анастасии Романовны…
– Анастасия… – прошептала Тася. – Ее тоже так звали… Ваня!
Волошин взглянул на нее:
– Я, Настенька!..
– Как имя вашего отца?
– Его зовут Василием, – просто ответил Волошин. – А
что?
– Ничего… Я так…
«Иван и Анастасия… Государь Иван Васильевич и его молодая жена Анастасия…»