– Я еще… ведь я ничего не видела в жизни… – тихо продолжала Тася. – Но вдруг я почувствовала, что у меня умер ребенок… Такого отчаяния я никогда не испытывала…
– Вы очень впечатлительны, Настенька, – рассудительно сказал Волошин. – Так нельзя…
Тася не слышала его. Она молча смотрела на сумрачные громады монастырских стен, смутно видневшиеся за деревьями.
– Сходим туда, Ваня… – попросила она вдруг.
Он удивился:
– Куда, Настенька?
– В церковь. В ту, где гробик… Вы боитесь?
– Да нет… Но там нечего делать сейчас, – нерешительно ответил он.
– Ну, тогда оставайтесь, а я одна пойду. – Тася высвободила руку.
Но Волошин удержал ее:
– Подождите… Но ведь ворота в монастыре уже заперты.
– А мы пойдем в обход, со стороны озера.
– Вы хотите сказать – вплавь?
– Нет, вброд… Там возле башни мелко.
Он покачал головой:
– Вы, Тасенька, просто девчонка и притом очень взбалмошная.
– Я не знаю… Может быть… Ну, идемте же!. – И она нетерпеливо потащила его к выходу.
– А вы не боитесь встретиться там с чем-нибудь страшным? – насмешливо спросил он.
– С чем?… – с тревогой и затаенной надеждой спросила
Тася.
– С привидением, например…
– Нет, это не страшно. Я сама сейчас привидение.
Они добрались до Кузнецкой башни, от которой крепостная стена поворачивала к югу. Здесь плескалась вода озера. Тася хотела снять туфли, но Волошин остановил ее:
– Не надо… Я перенесу вас…
Она молча позволила взять себя на руки и обняла его рукой за шею…
Руки были сильные, но держали они ее так бережно, как маленького ребенка… Где-то в темноте слышалось журчание воды, потревоженной его шагами…
Наконец он ступил на береговую полоску земли и остановился. Он спросил, помедлив:
– Ну?… Пойдем ножками?… Или останемся у дяди на ручках?…
– Ножками, – сказала она. – И я очень прошу вас, Ваня… не расхолаживайте меня. И не смейтесь над моими чудачествами. Слышите?…
– Клянусь, Настенька!.
– Такая я есть и такой останусь на всю жизнь. А если я вам… Если вам не нравится, вы можете со мной не дружить.
– Да что вы, Настенька! Ну конечно же, вы мне нравитесь!. Даже больше, чем полагается…
Она поспешно отстранилась:
– Не надо!. Идемте скорее.
– Может быть, все-таки на ручках? – робко спросил он.
Она взяла его под руку и повела вперед к темному, загадочному, как древний курган, холму. Вскоре они подошли к церквушке на холме и остановились перед нею в молчании.
– Обойдем вокруг… – тихо сказала Тася.
– Обойдем…
– Мне здесь ночью нравится больше, чем днем. А
вам?…
– Здесь хорошо, Настенька…
Неожиданно где-то совсем рядом они услыхали шаги и оглянулись…
– Здесь кто-то ходит, – шепотом произнесла Тася.
– Тихо!.
Волошин прислушался. Шаги послышались вновь.
– Кто-то ходит в церкви, Настенька.
– Уйдемте… Мне страшно!. – прошептала испуганная девушка.
Он обнял ее, успокаивая:
– Не бойтесь. Я с вами… Но кто бы это мог быть?…
Шаги слышатся там, в церкви… Вот что. Отойдите.
Настенька, вон к тем двум березкам – у вас светлое платье, и возле них вас будет не видно. А я пойду посмотрю…
Но едва Тася отошла в сторону, а Волошин сделал два шага, как скрипнула массивная дубовая дверь, окованная железом, и из церкви медленно выползла неуклюжая серая фигура…
Волошин сразу присел в высокой траве. Он не мог разглядеть странного ночного посетителя древней церквушки, но подойти или окликнуть не решался.
Человек в сером загромыхал тяжелым замком на дверях и неторопливо направился в ту сторону, где, распластавшись в траве, залег Волошин. Волошин услыхал тяжелое дыхание и металлическое позвякивание. Ключи! Теперь он узнал незнакомца. Это был старый монастырский сторож дед Антон. Волошин не раз видел этого высокого сутулого старика, облаченного в длинную холщовую рубаху, лохматого, хмурого, немногословного, лицом своим напомнившего Волошину толстовского отца Сергия… В том, что монастырский сторож бродит по ночам по монастырю и заходит даже в церкви, ничего удивительного не было. Не дойдя до затаившего дыхание Волошина, старик вдруг повернул и направился в обход церкви. «Куда это он? –
подумал Волошин. – Что ему понадобилось там, на задворках?» Он подождал немного, затем быстро встал и подбежал к Тасе.