– Я Свенсон. Замещаю начальника станции. В районе полюса попала в шторм машина с сыном Ветлугина. На помощь вылетел сам Ветлугин. Положение угрожающее.
Прошу выслать противоштормовой отряд. Координаты –
восемьдесят шесть и двадцать минут широты, семнадцать и тридцать минут восточной долготы.
– Сколько машин штормует?
– Две. Прогулочный автожир и роторная молния.
– Сколько людей?
– В автожире один мальчик. В молнии двое: Ветлугин и старик Андрейчик.
– Площадь штормового района?
– Двадцать три тысячи квадратных.
– Высылаю дивизион. Сноситься с машиной командора можно через двадцать пять минут. Волна и позывные известны?
– Известны.
– Вызовите меня, Свенсон, через пять минут. Расскажите, как это случилось.
– Вызову.
– Все?
– Все…
Через пятьдесят секунд корреспонденты Арктики сообщили в свои радиогазеты о людях, застигнутых ураганом у полюса. Еще через минуту поступило сообщение, что противоштормовой дивизион, вооруженный гаубицами-излучателями и мощными обводнителями, вылетел к полюсу. Затем, с разрешения Свенсона и начальника восьмой арктической авиабазы, корреспонденты слушали их второй разговор.
Но и сам Свенсон не мог объяснить, как случилось, что тринадцатилетний сын начальника полюсной станции оказался со своей машиной в момент пурги за четыреста километров от станции. Это казалось тем более непонятным, что мать мальчика, Ирина Ветлугина, работала на той же станции старшим метеорологом и знала о надвигающемся шторме. Объяснить это могла только сама Ирина
Ветлугина. Но ни Свенсон, ни начальник авиабазы, ни даже корреспонденты не решались обращаться с расспросами к этой женщине в момент, когда над нею нависла угроза потерять сына, мужа, отца.
В городах и поселках радисты-любители не разлучались со своими комнатными и карманными приемниками: они хотели непосредственно поймать сигналы терпящих бедствие. Но даже эти беспокойные следопыты эфира пока ничего не могли сообщить.
Ровно через восемнадцать минут после отлета дивизиона с острова Георгия Седова радиогазеты сообщили, что воздушные крейсера вступили в полосу шторма.
В четырехстах километрах от станции «Арктания» в это время происходило следующее.
Дивизион, перейдя из стратосферы в тропосферу, строем по три, журавлиным углом несся навстречу урагану. Головастые, почти бескрылые, противоштормовые машины походили на вороненые браунинги, обращенные дулом назад. Впереди пилотских рубок, подобные огромным глазам глубоководных рыб, укреплены были куцые жерла гаубиц-излучателей. Эти гаубицы являлись артиллерийскими орудиями в полном смысле этого слова; их назначение было расстреливать взбунтовавшиеся массы воздуха. Но только снаряды не рвались при подобном расстреле: беснующаяся воздушная стихия усмирялась звуками высочайших и самых низких частот и амплитуды колебания.
Когда пурга рванула кверху головную машину, в пилотских рубках крейсеров прозвенел голос командора:
– В боевую позицию! Дистанция пять километров!
Стройся!
В несколько секунд машины сломали журавлиный угол и растянулись ровным фронтом на сто пятьдесят километров.
Затем раздалась другая команда:
– На сменные частоты и колебания! От пяти миллионов до одной тысячной! Орудия включить!
Уменьшив скорость, крейсера пошли навстречу шторму, посылая вперед не ощущаемые человеческим ухом звуки. Высокое звуковое мерцание, постигаемое умом человека лишь как математическая формула, потрясло воздух и тотчас сменилось низкими инфразвуками. Затем снова последовал залп звуков высочайших частот и колебаний, за ним – опять мощные, низкие окрики. И так на всем пути сквозь бурю. Эго походило одновременно и на бомбардировку и на заклинание музыкой. В воздухе гремела необычайная, стремительная и торжественная музыка, но ни одному человеку не дано было ее слышать, ибо фантастическая ее мелодия находилась за порогом слышимости.
Яростный ветер падал плашмя на лед, разгребал могучими лапами снежные сугробы, конвульсивно вздрагивал и замирал… Умерщвленный ветер превращался в мертвый, неподвижный воздух, и сквозь него свободно шли головастые вороненые машины, похожие на огромные браунинги, обращенные дулом назад. Позади машин мягко и отвесно ложился снег.
Сквозь весь охваченный пургой район в двадцать три тысячи квадратных километров дивизион пролетел в семь минут, то есть с быстротой приблизительно шестьдесят пять километров в минуту. Начальник противоштормовых авиаотрядов в разговоре со Свенсоном не ошибся ни на одну секунду: шторм был ликвидирован спустя ровно двадцать пять минут после их разговора. Дивизион пронесся над станцией «Арктания» и вернулся обратно. Когда он вновь появился над станцией, машины уже шли строем по четыре, сохраняя дистанцию между шеренгами приблизительно в один километр. Командорская машина шла впереди. Словно обессиленные и усталые после боя с пургой, машины медленно и низко скользили над льдом: в обратном рейсе они уже искали людей. Казалось, эту вторую часть задачи воздушному дивизиону осилить не удастся: глубокий покров снега лежал на огромном пространстве внизу и вокруг станции «Арктания». Однако как раз в этот момент корреспонденты из Арктики сообщили всему миру: