Гниение – это именно и есть распадение всех элементов организма. Обмораживание же поражает все элементы организма, вносит в организм серьезные разрушения, но не уничтожает его…
– Я уже говорил, – продолжал Британов после небольшой паузы, – мы, ученые, не просто размораживаем трупы, мы ищем путей к самой долгой жизни каждого появившегося на этой планете человека. Такой долгой, что она будет почти эквивалентна бессмертию.
– Бессмертна только амеба, профессор. Она размножается делением…
Корреспонденты обернулись к маленькому коротконогому человечку в больших желто-зеленых полярных очках-светофильтрах, произнесшему эту фразу.
Профессор поглядел поверх голов на своего неожиданного оппонента (очкастый человечек стоял позади всех, рядом с Ириной).
– Вы, товарищ Мерс, твердо уверены в том, что бессмертна только амеба? – спросил профессор.
– Да.
– А вот у меня вызывает сомнение человек. Я очень подозреваю, что человек, даже не размножаясь делением, также бессмертен. Медицина сейчас уже располагает такими средствами, которые позволяют ей восстанавливать любой орган человеческого тела, вплоть до клеток нервного волокна, поврежденного болезнью или старостью.
Кстати, последними своими работами профессор Гофман доказал, что старость – это тоже болезнь…
Так вот, мы можем у человека, страдающего пороком сердца, извлечь его больное сердце, произвести в нем, если можно так выразиться, капитальный ремонт и водворить обратно. Мы искусственным путем можем вызвать сокращение сердечных мышц. Другое дело, если человек умер…
Кровь умершего человека, как известно, продолжает жить еще восемь часов после остановки сердца. Не сразу умирают и некоторые другие элементы организма, но с момента остановки сердца, паралича мозга и дыхательных органов во всем организме умершего начинаются большие физические и химические изменения. Сейчас мы еще не можем устранить эти изменения, но уже с некоторыми видами смерти мы научились бороться, например со смертью, вызванной холодом. Наша наука получила могучее средство борьбы с обмораживанием и вновь утвердила некогда разрушенную бахметьевскую теорию анабиоза. Мы сейчас уже имеем право сказать, что для нас человек замерзший не есть умерший; мы рассматриваем его как субъекта, подвергшегося тягчайшей болезни. И я замерзшего мальчика собираюсь не воскрешать, как о том возвестили многие газеты, я собираюсь его вылечить…
– Вылечить от смерти? – насмешливо спросил очкастый
Мерс.
– Вылечить от смерти, – твердо сказал профессор. –
Может быть, вас это ошеломит, но я твердо убежден, что в скором времени будут существовать особые больницы для умерших от холода… Я, по крайней мере, собираюсь в недалеком будущем организовать такую клинику. Ну, а от оживления людей замерзших близко, очевидно, будет и до оживления любого умершего, – улыбаясь, закончил профессор. – Немедленное замораживание трупа только что умершего человека позволит нам устранить основную причину его смерти, а затем мы уже легко выведем его из анабиоза, вызванного холодом. Вот о чем я хлопочу уже тридцать лет.
С улыбкой на устах этот человек говорил невероятные вещи; с уверенностью, не оставлявшей никаких сомнений, он объявил перед своей случайной аудиторией самую сумасбродную и затаенную мечту человечества – мечту о бессмертии – научной дисциплиной.
Коротконогий Мерс помолчал вместе со всеми и вкрадчиво спросил:
– А если человек умрет насильственной смертью? Ну, например, от сильного удара с полным размозжением головы?
На мгновение стало тихо. Потом корреспонденты сразу все зашумели, зашевелились, послышались возмущенные восклицания:
– Бред!
– Дикая фантазия!.
Мерс стоял, чуть склонив голову набок, но, по-видимому, ни малейшего внимания не обращал на шум.
Ирина Ветлугина отодвинулась от него и внимательно оглядела с головы до ног, – ей стало не по себе от спокойного, почти деловитого тона, каким задал свой вопрос этот человек.
Ася тоже отстранилась от своего соседа, который явно рассердил всех.
Здесь уместно будет познакомить читателя с тем, кого профессор Британов называл Мерсом. Этот маленький круглый человек появился на острове накануне ночью.
Утром он явился к профессору, прибывшему в Арктику ночью со сверхскоростным стратопланом, и, назвавшись специальным корреспондентом антарктического биологического радиовестника, взял у профессора интервью о применении радия при размораживании обмерзших организмов. Уже при первом свидании профессор обратил внимание на странную внешность антарктического корреспондента – у него было круглое женоподобное лицо, необычайно бледное. При первом взгляде на него профессор определил злокачественное малокровие, но, наблюдая дальше, заколебался: у Мерса лицо было не бледное, а какого-то фарфорового цвета. «Отсутствие пигмента в коже», решил профессор. С желто-зелеными очками Мерc, видимо, никогда не расставался.