самое трагическое для него заключалось в том, что его проект был вполне реален. Вы знаете, Силера, как печально кончил этот чудак?
– Я что-то читал об этом, – сказал молодой человек.
– Он всем надоел, он нажил себе врагов в штабе крестовиков и в военных министерствах трех последних капиталистических держав. Его привезли в сумасшедший дом вполне нормальным человеком. Но когда я, его сын, после разгрома крестовиков приехал за ним, чтобы взять его домой, он сидел на полу и пускал слюни, складывая из детских кубиков игрушечную плотину. Вам это кажется нездоровой фантазией, Силера, не так ли?
– Да, – сказал молодой человек.
– Увы, мой друг, такие истории были возможны в эпоху неврастении и Лиги крестовиков… Тогда я взял похороненную идею моего отца и на своих плечах понес ее дальше… Простите, Силера, я люблю фигуральные выражения… Я нес ее через много стран, я шел вместе с нею вслед за танковыми полками красных армий, когда истреблялись на земле последние двуногие волки капитализма. Я, как знамя, нес в сердце своем идею отца, я пронес ее через геофизические кабинеты и тысячные аудитории студентов и красноармейцев. И вот я принес ее, эту идею моего отца, к древним «Геркулесовым столпам».
– Да, – сказал молодой человек, – я знаю эту историю, но с удовольствием прослушал ее из ваших уст, дорогой мэтр. Вы только забыли упомянуть о своих работах над проектом отца.
– Это лишь небольшое обновление, – ответил Ливен. –
Я геофизик, кроме всего прочего, мой мальчик.
– Вы правы, профессор. Но ваше предложение поднять при помощи радия затонувшую горную гряду, вместо того чтобы воздвигать плотину на тысячеметровой глубине пролива, имеет самостоятельное научное значение. Ваш снаряд «тератом», который вот отсюда, с поверхности этого полуострова, унесет к недрам земли мощные запасы радия, – это гениальное изобретение, профессор. Я инженер, но я увлечен вашей идеей, как школьник.
– Да, конечно, – медленно сказал Ливен. На его глазах
Силера преображался, искра волнения зажглась в уравновешенном испанском юноше. – Геофизика далеко шагнула в последнее время. И разве сэр Джоли, который только лишь допускал участие радиоактивных элементов в геологических процессах, поверил бы, что мы сейчас с помощью радия сможем поднять поверхность земли и дно моря? Кстати, вы знаете, Силера, что Гибралтарский полуостров увеличится в своих размерах, Алжесирасская бухта исчезнет, а часть дна в Атлантическом океане у берегов Мадейры опустится?
– Да, я знаю, – невозмутимо сказал Силера. Ливен оглянулся вокруг.
– Ну, что ж, пойдемте вниз.
Ливен и Силера стали спускаться по тропинке к лагерю геофизической экспедиции, раскинувшему свои изящные передвижные домики у холма Мидл-Гилл. Навстречу им вышел практикант Бельгоро, щуплый юноша в красном берете. Не доходя нескольких шагов до Ливена, он подбросил вверх свой берет и крикнул:
– Салют, камарада Ливен! – И затем уже деловито сказал по-французски: – Говорили с Африкой, слушали
Североград, видели гениопередачу.
– Ну, и что же? – спросил Силера, останавливаясь против общительного практиканта.
– Африка просит профессора Ливена к себе. В Арктике объявились крестовики. Гениозор Центрального правительства показывал Бронзового Джо.
Ливен удивленно взглянул на Бельгоро.
– Что в Арктике?
– Настоящие чудеса, профессор. Только что сообщили, что вынырнувшие со дна моря крестовики обстреляли газопонтонную северную станцию и взорвали поселок на острове Седова.
Ливен и Силера переглянулись.
– Это невероятно! – сказал профессор.
– К сожалению, я ничего не выдумал.
И Бельгоро рассказал Ливену и Силера все, что он узнал по радио и из речи Джо Стюарта.
– Что вы думаете об этом, профессор? – спросил Силера.
– Мальчика нужно спасти во что бы то ни стало, –
строго сказал Ливен. – А морских чудовищ уничтожить.
– Да, но как это сделать? Если все обстоит так, как рассказывает Бельгоро, их, очевидно, будет очень трудно взять, не подвергая опасности жизнь мальчика.
– Вы очень рассудительный юноша, Силера, – улыбаясь, сказал Ливен, – а я увлекающийся старый профессор. И
я, кажется, увлекся уже одной идеей, которая пришла мне в голову минуту назад.