Молчание продолжалось почти полминуты. Наконец председатель Чрезвычайной комиссии, розовый человек с блестящей бритой головой, похожей на большой бильярдный шар, сказал:
– Мы готовы выслушать ваше заявление.
Японец шевельнулся, но глаз не поднял (он, как уселся в кресло, как заслонил дряблыми красноватыми веками свои глаза, так и сидел, не шевелясь, словно буддийский божок). Заговорил он по-английски:
– Я не говорю по-русски. У вас есть переводчик?
Голос у него был резкий, как скрежет ножа о тарелку.
– Я думаю… – председатель обвел глазами всех присутствующих, – я полагаю, здесь все понимают по-английски.
Все закивали головами.
– За исключением одного, – сказал дед Андрейчик. – Но это ничего, я Руме потом все изложу досконально.
– Его святость господин апостол, – вяло сказал Курода,
– изволил приказать мне, чтобы я передал вам следующее.
Его святость господин апостол много лет назад изволил покинуть ваш греховный мир и удалился в далекую обитель. Его святость господин апостол изволит все свое время проводить в посте и молитве. Это единственное, в чем его святость господин апостол видит цель всей своей дальнейшей жизни. Устремления его святости господина апостола разделяются всеми господами архиепископами, также покинувшими мир греха и соблазна. В том числе и мною. Нам ничего не нужно от вашего мира, и мы хотели бы, чтобы ваш мир также оставил в покое нас.
Курода замолчал. Минуту подумал и продолжал все так же нехотя:
– Его святость господин апостол приказал передать, что готов отпустить своего пленника с миром, но не ранее как после освобождения вами сына его святости.
Наступило молчание.
– Все? – спросил председатель.
– Все, – безразличным тоном ответил японец.
– Прежде чем мы вам дадим ответ, разрешите задать несколько вопросов, – сказал председатель.
– Разрешаю, – сказал Курода. – Но предупреждаю, что отвечу только на те из них, на которые сочту нужным ответить.
– Хорошо. Скажите, зачем вашему апостолу понадобились орудия, мины и прочее вооружение, если он, как вы говорите, удалился из мира для поста и молитвы?
Японец по-прежнему не поднял глаз, но в голосе его все почувствовали явную иронию.
– Его святость господин апостол, – сказал он, – опасается, что посторонние люди помешают его молитве. Оружие его святости нужно для ограждения своего покоя.
– Так, – председатель обвел всех сияющим выразительным взглядом. – Разрешите тогда спросить, разве кто-нибудь из жителей поселка на острове Седова нарушил покой вашего апостола?
– Да, его нарушил беглый индеец.
– Чем?
– Тем, что он ушел от своего господина.
Председатель, казалось, был в восторге: он сиял и улыбался, одаряя присутствующих выразительными взглядами.
– У кого еще есть вопросы? – спросил он. Переговоры начинали походить на общее собрание, когда докладчику задают вопросы.
– Скажите, – спросил Ветлугин, – это вы хотели видеть меня? Я говорю об одном посещении станции неизвестными мне людьми, когда я был в Северограде.
– Нет, – скучным голосом ответил Курода.
– Зачем вы украли моего сына и для чего держите его у себя? – тяжело дыша, спросила Ирина.
– Вопрос задан в оскорбительной форме. Я на него не отвечаю.
Курода, видимо, тяготился допросом, и только какие-то дипломатические соображения заставляли его продолжать переговоры.
– Разрешите мне вопрос, – по-русски сказал дед Андрейчик.
– Пожалуйста, – разрешил председатель.
– Известно ли тебе… – начал дед Андрейчик по-русски и запнулся. – Известно ли вам, – продолжал он по-английски, – как ушел мальчик-индеец из вашей норы…
виноват, я хотел сказать – из вашей обители?
Все насторожились. Председатель посмотрел на деда
Андрейчика укоризненно: вопрос был явно нетактичным.
И вдруг японец поднял свои опущенные веки. Поднимал он их медленно и тяжело, как гоголевский Вий. Поднял, прищурился и отыскал в углу деда Андрейчика. Глаза их встретились; голубые, лукавые у старого радиста и черные, настороженные у Куроды.
– Известно, – нетвердо сказал японец.
Дед Андрейчик захохотал.
– Врешь, шельма! – крикнул он и вскочил с места.