Кортец внимательно оглядывал зал.
– Он кого-то ищет… – сказала маленькая натурщица с большим черепаховым гребнем в золотой копне волос.
– Да уж, наверное, не тебя, – ответил ей молодой, весьма кудлатый художник со старинным жабо вместо воротничка и с большой пиратской серьгой в левом ухе.
– Кто-то сегодня заработает, – меланхолично произнес старый «маршан», провожая Кортеца кислым взглядом. –
Это ловкач!.
К Кортецу подошел буфетчик, круглоголовый человек в белом переднике.
– Месье Кортец, вы кого-то ищете?
– Да, месье Птибо. Мне нужен профессор Бибевуа.
– Он уединился. Что-то пишет в бильярдной.
– Мерси…
Кортец хотел пройти в бильярдную, но что-то вспомнил и спросил:
– Он должен вам, месье Птибо?
Буфетчик развел руками:
– Как всегда, месье Кортец.
– Много?
– Неделю уже не платит. Три тысячи франков. При нынешнем курсе это, конечно, не так уж много, но…
– О ла-ла! Узнаю профессора! – Кортец похлопал буфетчика по плечу. – Не унывайте, месье Птибо. Может быть, мне удастся это дело уладить.
Он прошел в соседнее помещение. Здесь стояла относительная тишина, слышно было только, как щелкают белые шары на зеленых лужайках бильярдных столов, стукаясь друг о друга. Время от времени маркер торжественно возглашал:
– Карамболь, месье Роже! Тридцать два!. Карамболь, месье Капо! Шестнадцать!. Удар не засчитан!
В углу подле стойки с киями, у подоконника, примостился на вертящемся стуле пожилой человек, облаченный в невероятно потертую визитку. Худобой своей, чахлым лицом, острой бородкой и похожими на пики усами он напоминал Дон-Кихота, а длинными руками и большими оттопыренными ушами – орангутанга. Сзади был хорошо виден его стриженый угловатый череп, посеребренный сединой. Человек быстро писал. Перо его авторучки стремительно порхало по бумаге, исписанные листы он неуклюже отодвигал в сторону. Это и был Леон Бибевуа, которого все знакомые называли «профессором», хотя вот уже десять лет прошло с тех пор, как он был изгнан из последней гимназии за пристрастие к крепким напиткам.
Кортец очень хорошо знал этого странного человека, обладавшего энциклопедическими познаниями, с феноменальной памятью, неудачника, пьяницу, но в свое время очень неплохого педагога. Бибевуа великолепно знал историю, в том числе и историю всех видов искусства; он, не глядя на подпись, мог безошибочно назвать автора картины
(если тот был, конечно, известен). Он знал также все, что касалось мировой литературы, в особенности литературы древней. Кроме того, Бибевуа в совершенстве владел языками, на которых уже давно никто не говорил: латынью, древнегреческим и санскритом.
Кортец часто пользовался консультациями Бибевуа и с уважением относился к нему, не обращая внимания на странные манеры «профессора». Сейчас он видел, что
Бибевуа увлечен какой-то работой; обычно высокомерный и бесцеремонный с бедняками, Кортец все же не решался окликнуть его.
– Месье Кортец! – не оборачиваясь, сиплым голосом сказал Бибевуа. – Вы хотите помешать мне работать?
Кортец догадался: Бибевуа увидел его отражение в темном стекле окна.
– О нет, профессор, я подожду…
– Вам придется ждать еще час. Я пишу статью вместо одного идиота, облеченного ученой степенью бакалавра.
– Это интересно. Какая тема?
– Палеографическое исследование эволюции заглавных букв в минускульном письме девятого века…
– О ла-ла! – с уважением воскликнул Кортец. – А что это за письмо? Кто его автор?
– Вы невежда, месье Кортец! – просипел Бибевуа, не переставая строчить свою статью. – Это не чье-либо личное письмо, а тип латинского рукописного письма. Выражаясь современным языком, это шрифт, которым написано большинство рукописей латинских классиков…
– Понимаю, профессор. Я пришел не вовремя, но…
видите ли, у меня примерно та же тема, – стараясь говорить возможно мягче, сказал Кортец.
– Тоже статья?
– Нет… Консультация… Со мной древняя рукопись.
Бибевуа перестал писать и повернулся к нему всем телом:
– Покажите.
Кортец передал ему пергамент, оставленный Джейком
Бельским. Теперь пергаментный лист был прикреплен углами к ватманской бумаге, и таким образом его обратная сторона была закрыта.
Бибевуа поправил очки и пронзительным взглядом впился в текст. Через минуту он поднял голову и посмотрел на Кортеца. Тот молча ждал.
– Подделка?… – тихо спросил Бибевуа.
Кортец развел руками:
– Не знаю. Это вы должны мне сказать.